Александр Дюма - Черный тюльпан
И там он ждал.
XXV
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВАН СИСТЕНС
Покинув Корнелиуса, Роза приняла решение: или она вернет ему тюльпан, украденный Якобом, или больше никогда не будет встречаться с узником.
Она видела отчаяние несчастного заключенного, двойное безысходное отчаяние: с одной стороны — неизбежная разлука, так как Грифус открыл тайну и их любви и их свиданий; с другой стороны — крушение всех его честолюбивых надежд — надежд, лелеемых им в течение семи лет.
Роза принадлежала к числу тех женщин, которые легко падают духом из-за пустяка, но полны сил перед лицом большого несчастья и в самом же несчастье черпают энергию, чтобы побороть его.
Девушка вошла к себе, осмотрела в последний раз комнату, чтобы убедиться, не ошиблась ли она, не стоит ли тюльпан в каком-нибудь из уголков, куда она не заглянула. Но Роза напрасно искала: тюльпана не было, он был украден.
Роза сложила в узелок кое-какие необходимые ей вещи, взяла скопленные ею триста флоринов, то есть все свое достояние, порылась в кружевах, где хранилась третья луковичка, бережно спрятала ее у себя на груди, заперла на два поворота ключа свою комнату, чтобы скрыть этим на возможно более длительное время свое бегство, и спустилась с лестницы. Она вышла из тюрьмы через ту же калитку, из которой час назад вышел Бокстель, направилась в почтовый двор и попросила предоставить ей экипаж; но там имелась всего одна двуколка, именно ее Бокстель нанял накануне, и теперь он мчался в ней по дороге в Делфт.
Мы говорим «по дороге в Делфт» вот почему. Чтобы попасть из Левештейна в Харлем, приходилось делать большой круг, но по прямой линии это расстояние было бы вдвое короче.
Однако путь по прямой линии в Голландии доступен только птицам: в ней больше, чем во всякой другой стране мира, речек, ручьев, каналов и озер.
Розе поневоле пришлось взять верховую лошадь, которую ей охотно доверили: владелец лошади знал дочь привратника крепости.
Девушка надеялась нагнать своего нарочного, хорошего, честного парня, который служил бы ей одновременно и защитником и проводником.
Действительно, она не сделала и одного льё, как заметила его. Он шел быстрым шагом по краю прелестной дороги, тянущейся вдоль берега.
Она пришпорила лошадь и нагнала его.
Славный молодой человек не знал всей важности данного ему поручения, однако шел так быстро, как если бы он знал это. Меньше чем за час он уже прошел полтора льё.
Роза забрала у него письмо — оно стало теперь ненужным — и объяснила ему, чем он мог быть ей полезен. Лодочник отдал себя в ее распоряжение, пообещав не отставать, если только она позволит ему держаться за круп или за гриву лошади.
Молодая девушка разрешила ему и то, и другое, лишь бы он не задерживал ее.
Оба путешественника находились в пути уже пять часов и сделали восемь льё, а старик Грифус все еще не знал, что девушка покинула крепость.
Тюремщик, человек очень злой, наслаждался тем, что поверг свою дочь в глубокий ужас.
Однако, в то время как он радовался возможности рассказать своему приятелю Якобу столь интересную историю, Якоб мчался по дороге в Делфт.
Имея в распоряжении двуколку, он опередил Розу и лодочника на четыре льё.
Он все еще представлял себе, что Роза находится в своей комнате в трепете или в гневе, а она уже была в пути.
Итак, никто, кроме заключенного, не находился там, где предполагал их найти Грифус.
С тех пор как Роза занималась тюльпаном, она так мало времени проводила с отцом, что только в обычное обеденное время, то есть в двенадцать часов дня, Грифус, почувствовав голод, заметил, что его дочь слишком долго дуется на него.
Он послал за ней одного из своих помощников. Когда тот вернулся и сказал, что нигде не мог ее найти, Грифус сам пошел звать дочь.
Он направился прямо к ее комнате, но Роза не отвечала на его стук.
Позвали слесаря крепости; однако, когда открыли дверь, Грифус не нашел Розы, так же как Роза в свое время не нашла там тюльпан.
Роза в это время въезжала в Роттердам.
Поэтому-то Грифус не нашел ее и в кухне, так же как и в комнате, не нашел он ее и в саду, так же как и в кухне.
Можно себе представить ярость, в какую пришел Грифус, когда, обежав окрестности, он узнал, что дочь его наняла лошадь и уехала как истая искательница приключений, не сказав никому, куда она направилась.
Взбешенный Грифус поднялся к ван Барле, перерыл весь его бедный скарб, грозил посадить его в карцер, в подземелье, пугал голодом, розгами.
Корнелиус даже не слушал, что говорил тюремщик, когда тот ругал и оскорблял его, угрожал ему, и оставался мрачным, неподвижным, неспособным ни к каким ощущениям, глухим ко всяким страхам.
После того как Грифус в поисках дочери тщетно обошел все кругом, он стал разыскивать Якоба и, не найдя нигде, заподозрил его в похищении молодой девушки.
Ну а Роза, сделав остановку на два часа в Роттердаме, вновь двинулась в путь. В тот же вечер она остановилась в Делфте, где и переночевала, и на другое утро прибыла в Харлем на четыре часа позднее, чем туда заявился Бокстель.
Раньше всего Роза попросила проводить ее к председателю общества садоводов г-ну ван Систенсу.
Она застала сего достойного гражданина в таком состоянии, что мы обязаны рассказать об этом, чтобы не изменить нашему долгу художника и историка.
Председатель составлял доклад комитету общества.
Доклад он писал на большом листе бумаги самым аккуратным почерком, на какой был способен.
Роза попросила доложить о себе; но ее простое, хотя и звучное имя — Роза Грифус — не было известно председателю, и ей было отказано в приеме. В Голландии, стране шлюзов и плотин, трудно пробраться куда-либо без разрешения.
Но Роза не отступала. Она взяла на себя миссию и поклялась себе самой не падать духом ни перед отказами, ни перед грубостями, ни перед оскорблениями.
— Доложите председателю, — сказала она, — что я хочу говорить с ним о черном тюльпане.
Эти слова, не менее магические, чем известные «Сезам, откройся!» из «Тысячи и одной ночи», послужили ей пропуском; благодаря им она прошла в кабинет председателя ван Систенса, галантно вышедшего ей навстречу.
Это был маленький, хрупкий мужчина, очень похожий на стебель цветка: голова его походила на чашечку, две опущенные руки напоминали два удлиненных листка тюльпана. У него была привычка слегка покачиваться, что еще больше дополняло его сходство с тюльпаном, колеблющимся под дуновением ветра.
Мы уже говорили, что его звали ван Систенс.
— Мадемуазель, — воскликнул он, — вы говорите, что пришли от имени черного тюльпана?
