Александр Старшинов - Легионер. Век Траяна
Что-то случилось с его родными пенатами.
Во-первых, в привратницкой не было старика с его псом. Дверь в дом, распахнутая, висела на одной петле. И еще — в конце улицы толпились люди, но к дому никто не подходил. Окна в лавке торговца маслом были закрыты щитами. Старый дом источал печаль и уныние.
Внезапно из дверей вышел центурион преторианцев, он держал шлем под мышкой и все время отирал какой-то тряпкой лицо: пот с него так и катился.
В тот миг Гай понял, что произошло. Но это понимание повисло как-то отдельно. Он не мог допустить его себе в сердце, не мог поверить, что это случилось. Почему-то запомнились детали — все, до малейшей, — красное, потное лицо центуриона, его нелепые рыжие вьющиеся волосы (наверняка в шлеме он выглядел совсем иначе), его крупный пористый нос и светлые маленькие глазки.
Центурион даже не взглянул на застывшего в ужасе мальчишку, быстрым шагом дошел до перекрестка и скрылся.
Гай сделал несколько шагов к дому. Остановился. Ноги вдруг противно отяжелели, переставлять их удавалось с большим трудом. Во рту пересохло.
Целую вечность он шел до порога. Еще одна вечность ушла, чтобы пройти узкий коридор, отгороженный от прежнего атрия. Здесь в темноте Гай двигался на ощупь.
— Отец…
О боги, как тихо в доме! Потом послышались странные шаги, легкие, царапающие каменные плитки. Весь в поту, Гай оглянулся. Старая собака привратника стояла, понурив голову, и смотрела на юношу печальными слезящимися глазами. Она где-то пряталась все это время, теперь вылезла.
— Вепрь, иди ко мне! — Гай попробовал улыбнуться.
Старый пес тихо заскулил и виновато вильнул хвостом.
— Отец!
Гай двинулся на свет — в перистиль.
Отец лежал недалеко от порога, на песке, раскинув руки, и песок вокруг него был красен. Кровь была повсюду — на колоннах, что поддерживали навесы галерей, на песке, в крошечном бассейне, на каменных скамьях. Много, слишком много крови для одного тела. Похоже, здесь разыгралось настоящее сражение. Однако Гай не видел других тел — только отца.
— Уходи. Скорее! — услышал он шепот за спиной.
Юноша крутанулся на пятке, выхватил кинжал и выставил перед собой.
— Что ты, господин…
Перед ним стоял Клемент. Старый вольноотпущенник нелепо кривил лицо. Не сразу Гай сообразил, что старик изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать.
— Уходи, — прошептал все тем же странным свистящим шепотом. — О тебе могут вспомнить.
— Кто это сделал? — спросил Гай и не узнал собственного голоса.
Во рту было сухо — язык едва ворочался. Сердце билось часто-часто, но как-то несильно. А между сердцем и горлом, похоже, образовался пузырь с холодной водой.
Клемент не ответил. Он накинул на плечи Гая старый сшитый из лоскутов плащ, какие обычно носят рабы, и почти силой вывел мальчишку из дома, буквально перетащил на другую сторону улицы, потом втолкнул в кривой узенький переулок, торопясь оказаться в другом квартале. Вепрь трусил следом.
— Кто это сделал? — повторил Гай, спотыкаясь и едва не падая.
— Приказ императора, — отозвался Клемент. — Домициан приказал твоему отцу умереть. Надо тебе из Рима уехать… Как можно скорее. Здесь уже нет ничего твоего. Двое сидят в таблинии, велели открыть сундук, добро считают, а добра-то…
Внезапно ладони куда более сильные, чем стариковские руки Клемента, подхватили Гая и повели дальше. Старик отскочил в сторону, тявкнул и замолк пес.
«Все, смерть…» — дыхание перехватило.
Потом рот сам собой открылся, оттуда потекло. Гай даже не понял — его вырвало или лопнул тот мерзкий пузырь между горлом и сердцем. Или его ударили мечом? Нет, Гая не убили. Он шел дальше. Вернее, его вели. Или ему казалось, что он куда-то идет? Неведомо.
Очнулся он в таверне, сидя на скамье. Ему было плохо, всего трясло. Кто-то поднес к его губам кубок, он сделал глоток. Вино было кислое, но помогло унять дрожь.
— Его убили, — прошептал Гай.
— Я знаю, — услышал он голос Мевии.
Значит, гладиаторша привела его сюда. Клемент подошел и сел подле. Он даже умудрился собрать мешок со своим добром, старый пес улегся у ног старика.
«Привратника, наверное, тоже прикончили, — подумал Гай. — А может быть, сбежал…»
— Ланиста Силан арестован, меня ищут, — сказала Мевия.
— Как ты убежала?
— Вышла из школы на тренировку, и, едва успела отойти несколько шагов, как явились преторианцы. Спряталась в ближайшей лавке. Ну оттуда и видела, как увели Силана. Кинулась сюда… — Мевия замолчала. Стиснула кулаки, зажмурилась… — Не успела… Похоже, кто-то сочинил целый заговор. Твой отец, Силан, я, ты. Как ты думаешь, что мы собирались сделать? Устроить восстание гладиаторов? Или попытаться перебить вчетвером преторианскую гвардию, что охраняет императорский дворец на Палатине?[87]
— Я не знаю, — ответил Гай, клацая зубами.
— Идиотизм! Самый идиотский идиотизм! Какая сука все это сочинила! Тебе надо уехать из Рима. Срочно, — сказала Мевия. — У тебя деньги есть?
Гай нащупал на запястье кошелек и кивнул.
«Отец как знал, не все положил в сундук… А может быть, он знал, может, чувствовал, что донесут… О, боги! Это же тот жулик, что принимал ставку. Деньги нам отдал, стало жаль, вот и донес… Или… Авл?»
Ему опять стало плохо.
Мевия налила ему вина.
— Деньги есть, — сказал он глухо, жадно поднес бокал двумя руками к губам. Выпил до дна.
Гай не стал уточнять, сколько именно. Не то чтобы он опасался Мевии. Просто отец научил его молчать.
— Чтобы уехать, хватит?
Он кивнул. Кивок вызвал новый приступ тошноты, но он подавил спазм.
— Куда ты?
— Не знаю. Может быть, в Комо, — сказал Гай. — Отец говорил, что хочет там поселиться. Он не успел.
— Я с тобой, — предложил Клемент.
— А ты, Мевия? Что с тобой будет?
Она лишь пожала плечами.
— Бежим вместе, — предложил Гай.
— Нет. Вдвоем нас сразу поймают. Уж больно приметная пара. И вот что еще: если меня поймают… Я скажу, что ты направился в Испанию. Идет? Так что в Испанию не езди.
— Хорошо… В Испанию не поеду, — согласился Приск.
— Уходи сегодня же! Пока о тебе не вспомнили! — напутствовала его Мевия.
— Вот, возьми! — Клемент вытащил из-за пазухи бронзовую статуэтку.
Гай узнал фигурку Лара, которого видел каждый день в домашнем алтаре, сколько себя помнил. Теперь у него нет ни алтаря, ни очага.
Через два часа он покинул Город. Лил дождь, лоскутный старый плащ промок до нитки.
«Завтра я свалюсь в лихорадке! — подумал Приск, ожесточенно шагая навстречу идущей грозе, ветер рвал одежду, струи дождя хлестали в лицо, капюшон давно был откинут, полы развевались. — А, плевать!»
