Анри Кок - Сиятельные любовницы
Куда же отправлялись они? Но вы уже и так знаете: они спешили к дому Форнарины.
Она не спала. Не так она была глупа, чтобы спать! Она предчувствовала это посещение. Она стояла у окна!.. Милая детка!.. Но как попасть к ней, чтоб не услышал отец?
— Из сада, идите сюда… По виноградным лозам, которые спускаются по стене… Может, вы сумеете забраться…
— Хорошо!.. Хорошо!..
То была та самая дорога, по которой Чинелли каждую ночь пробирался в комнату Маргариты. О! Если б эти лозы, эти камни могли говорить!.. Если б могла говорить эта комната, в которую проник Рафаэль и которая была свидетельницей таких страстных ласк!.. Но все безмолвствовало, и Рафаэль был несказанно счастлив…
Франческо Пенни остался в саду.
На рассвете учитель отыскал его, извиняясь в том, что заставил ждать пять часов.
Пять часов — ни больше, ни меньше. И даже, возвращаясь в Фарнезино, Рафаэль в мыслях был занят только Маргаритой.
— Я никогда не любил ни одной женщины так, как люблю ее, — говорил он, — и я решил, что она будет совершенно моею… Я дам отцу все, что он потребует… Я хочу свободно видеть ее во всякий час дня и ночи…
Франческо Пепин молчал, но невольно вздохнул, потому что глубоко любил своего учителя и, глядя на него, видел, как глубоко запали его глаза.
Рафаэль услышал этот вздох.
— Что с тобой? — спросил он. — Ах, правда, мой бедный друг! Я заставил провести тебя бессонную ночь. Тебе нужен покой.
— Что вам за дело до моего покоя! — быстро возразил Франческо. — Дело в вас, учитель. Форнарина прелестна, я признаюсь, но если вы верите мне — любите ее нежнее, умереннее…
Рафаэль пожал плечами.
— Ты, так же, как папа и кардинал Бабьена, читаешь мне мораль, Франческо! — сказал он. — Ты не подозреваешь, стало быть, что художник тогда только имеет талант, когда он любит и любим. Любовь удваивает гениальность. Ты увидишь, какие картины создам я, когда Маргарита будет моей моделью… Мне ее послало само небо!..
«Увы! — подумал Франческо Пенни, — дай Бог, чтоб она не отправила тебя на небо!»
Во все времена, повсюду есть родственники, которых легко убедить золотом, но в то время, особенно в Италии, в низших слоях, почти не было случая, чтобы за порядочную сумму нельзя было купить отцовской или материнской снисходительности. За пятьдесят экю Джемиано позволил Рафаэлю рисовать с Форнарины, за три тысячи экю — он дал ему позволение увезти ее, куда захочет.
Правда, в Альбано был некто, сильно пугавший Джемиано. Маргарита прочла это в отцовских глазах и, обнимая папеньку, тихо сказала ему: «Я возьмусь за Томазо». Джемиано оставалось только благодарить богов…
Рафаэль нанял любовнице виллу близ Рима. Он накупил ей нарядов и драгоценностей. У нее были лошади, экипажи, носилки, лакеи. В течение целого года он, как говорят, не оставлял ее ни на минуту.
Обладание не успокоило его страсти, через год он все еще был счастлив только с нею, днем он бродил с нею под тенью садов виллы, а вечером, как новоиспеченный любовник, сидел у ее ног на подушке, полный восторга…
Он никого не видел, никуда не выходил…
Он оставил работы в Ватикане, и папа начинал сердиться.
Он также бросил работу в Фарнезино, и Августин Чиджи начал приходить в отчаяние…
— Вы влюблены, сеньор Рафаэль, — сказал однажды банкир художнику, — прекрасно!.. Я также бывал влюблен, я мог бы и еще, мне только пятьдесят лет от роду… Но это не причина бросать искусство. Теперь вы не больше раза в педелю показываетесь в вашей мастерской, в моем дворце, из этого выходит, что и ваши ученики ничего не делают. Если вы не в состоянии жить без вашей любовницы, ну, привозите ее в Фарпезино. Она поселится с вами.
Рафаэль просил подумать, предполагая, что Маргариту сильно огорчило бы, если б ей пришлось покинуть гнездо любви, которое он устроил для нее у подошвы горы Пинчио. Но к крайнему его удивлению, когда он сказал ей о предложении Августина Чиджи, она воскликнула, что его следует принять, что она будет огорчена, если из-за нее Рафаэль будет и дальше отказываться от богатства и славы.
В глубине души художник ничего не желал так, как снова серьезно приняться за кисти. Он возвратился в Фариезино вместе с Маргаритой, которую Августин Чиджи, верный своему обещанию, принял с почетом. У Маргариты были свои комнаты рядом с любовником: Рафаэль был в восхищении от возможности упиваться и любовью, и искусством.
Между тем, так легко соглашаясь на желание банкира, Форнарина имела на это свою причину. Чинелли, приходя в ярость от нетерпения, не раз писал ей письма, исполненные угроз.
А какого еще защитника против Томазо Чинелли, защитника более могущественного, чем сам его хозяин — сеньор Чиджи — могла найти Маргарита? Нужно было только найти средство приобрести покровительство…
Форнарина легко справилась с этим делом.
Хотя и не занимаясь более, со времени печальной разлуки с Болла Империа, любовными похождениями, Августин Чиджи все же имел еще и глаза, и сердце.
Его глаза нашли любовницу Рафаэля действительно прекрасной. Ею сердце воспламенилось, когда при третьем или четвертом свидании с ней он начал полагать, что его общество приятно для Форпарины.
Рафаэль со всей страстью отдался работе. В Риме в это время воздвигалось много новых зданий, и Рафаэль, постоянно занятый этим вне стен своей мастерской, часто оставлял Маргариту во дворце одну, и та заботливость, которой окружал ее Чиджи, нимало не тревожила и не могла тревожить его. Можно ли было предположить, чтобы молоденькая, любимая молодым человеком женщина, могла иначе, как к другу относиться к старику?
А тот поддерживал иллюзию Рафаэля такими лицемерными речами:
— Я чувствую к милой Маргарите отцовскую привязанность! — повторял он каждую минуту.
Странный отец!.. Вот что произошло на пятнадцатый день между Форнариной и Августином Чиджи.
Рафаэль отправился в Ватикан. Маргарита была одна в своем будуаре, читая очередное письмо от Томазо, принесенное ей накапупе ее отцом. В этом письме жених укорял свою неверную невесту в том, что «она солгала ему как при второй, так и при первой клятве», что он более не сомневается в ее намерениях навсегда его покинуть. Поэтому, невзирая ни на какую опасность, которая может подстерегать и ее, и его, он решился на скандал: если в течение трех дней она не назначит ему свидания, он, Томазо, все откроет сеньору Рафаэлю. «Я знаю, — заканчивал отвергнутый любовник и жених, — что, поступая подобным образом, я иду не той дорогой, которая могла бы привести меня к тебе; что ж, тем хуже! Если уж мне больше не обладать тобою, пусть тот, кто ныне тобой обладает, узнает, чего ты стоишь. Его презрением я буду отомщен за твое!»
