Роберт Святополк-Мирский - Порубежная война
Сначала Софье казалось, что эта страсть скоро пройдет, однако, увидев глубокое увлечение Паолы, насторожилась.
Не говоря ни слова Паоле, она пригласила своего дьяка Алексея Полуехтова, однажды уже оказавшего ей немаловажную услугу, в силу которой их стала связывать нить некой тайны.
Она попросила Полуехтова очень осторожно, не привлекая ничьего внимания, детально выяснить всю подноготную новоявленного красавца, вплоть до посылки в город Рославль, в Литву, откуда он якобы был родом, людей, которые бы на месте проверили, действительно ли он тот, за кого себя выдает.
И выполняя это поручение, Алексей Полуехтов-младший, не мог бы даже предположить, что тот, о ком он сейчас собирал сведения, никто иной, как его родной брат по отцу, о существовании которого он знал, но никогда в жизни не видел, а если бы и видел — ни за что бы не распознал — такого мастерства достигло высокое искусство доктора Корнелиуса!
Поистине, неисповедимы пути Господни!
Результаты проверки превзошли все ожидания.
Купец Степан Бык оказался приемным сыном бездетного купца Елизара Быка, очень широко известного не только в Рославле, но и далеко за его пределами несметным богатством и неслыханной щедростью.
Посланные в разведку люди своими глазами видели документы, свидетельствующие о том, что в случае смерти купца, его приемный сын Степан становится наследником огромного состояния, едва ли не самого большого купеческого состояния во всем Литовском княжестве.
Проверка не выявила ничего, что могло бы вызвать хоть какое-то подозрение.
Степан оказался в Москве по купеческим делам. Не он нашел кремлевских «фрязиных», а они его; не он встретил Паолу, а она его, — одним словом, он был вне всяких подозрений, а тем временем Паола сияла от счастья и начала задавать Софье странные вопросы о том, как бы госпожа посмотрела на ее замужество, уверяя, что молодой красавец Степан, не только готов жениться на ней, но и оставить ради нее свое купеческое дело, поступив, как и она, в услужение Великой княгини, надеясь, что мужу первой фрейлины государыни место уж как-нибудь найдется.
Софья стала уже задумываться об устройстве счастья своей верной подруги и преданной служанки с ее будущим супругом, и в этих маленьких житейских заботах время пролетело незаметно, и наступил февраль.
Дворянин Аристотелев блестяще справился с поручением, сделав государыне неожиданный и приятный сюрприз: уже двенадцатого февраля утром он, исхудавший, утомленный, но сияющий от радости выполнения порученного дела, доложил Софье, что инструмент в разобранном состоянии в целости и сохранности доставлен на двенадцати санях, а мессир Джованни Сальваторе готов предстать перед Великой княгиней хоть сейчас.
Софья вручила Андрону мешочек золотых монет, отчеканенных некогда его отцом, сказала, что это только малая часть ее благодарности, а основную она выкажет ему позже, подарила драгоценный камень для новорожденной Прасковьи, выразив намерение считать ее отныне своей крестницей, и милостиво отпустила дворянина Аристотелева домой.
Наутро следующего дня она назначила встречу мастеру органного дела мессиру Джованни Сальваторе.
… — Здравствуй милый Джулиано, — сказала Софья по-итальянски, растроганно улыбаясь и протягивая для поцелуя руку красивому, высокому, стройному, седому пятидесятилетнему мужчине с длинными волосами, спадающими на плечи и холодным пронзительным взглядом больших серых глаз.
Коротким едва заметным, но чувственным движением губ он поцеловал руку Софьи и, подняв глаза, сказал, мягко улыбаясь:
— Вы ошибаетесь, мадам, — меня зовут Джованни.
— Это для всех, — сказала Софья, но в моей душе ты навсегда останешься Джулиано Сантини, который когда-то так много сделал для меня.
— Ах, мадам, я все давно позабыл, кроме той благодарности, которую вы оказали мне, ибо лишь она незабываема.
— Я часто вспоминала тебя, а не так давно, думая о тебе подала одному нашему земляку сладкие дынные дольки…
— Как, — удивился Сальваторе, — я не помню… Разве я давал вам рецепт?
Софья беззвучно рассмеялась.
— Нет, Сальваторе, эти дольки были совершенно безобидными и невинными в отличие от тех, которые ты изготовил для покойного папы Римского Павла Второго…
— Сударыня, — вкрадчиво сказал Сальваторе, — те тоже были безобидными! Никто никогда не только не обнаружил, но даже и не заподозрил наличие в них чего-нибудь вредного для здоровья.
— Именно поэтому я так высоко ценю тебя, мой старый друг.
Сальваторе вздохнул и улыбнулся.
— Честно признаться, я сразу догадался, что мне придется здесь не только играть на органе…
— Мой дорогой Джулиано, ах прости, Джованни, никто кроме меня в этой стране — даже Паола, моя ближайшая наперсница, — не знает ничего о том, что ты не только мастер органных дел и выдающийся исполнитель, чье искусство невыразимо трогает сердца, но и блестящий алхимик, равных которому не сыщется во всей Европе…
— Да, об этом мало кто знает. Даже в Риме. Итак, что же меня ждет?
— Прежде всего, музыка. Я хочу, чтобы ты как можно быстрее отыскал тут у нас в Кремле подходящее помещение и установил там орган. Я так давно не слышала его волшебных звуков… Все мои близкие, в том числе мой супруг, наши дети, его сын от первого брака — наследник престола и…
— Я так сразу и подумал, государыня. — мягко перебил Джованни, — Наследник престола… Речь идет о нем?
Софья вздохнула.
— Да, Джованни, ты угадал.
— Я не угадывал, я просто хорошо информирован. Дорога до Москвы была долгой, Андреа прекрасно говорит по-итальянски, а чего он сам не знал, то перевел со слов других. Я сразу подумал, что речь пойдет об Иване Ивановиче. Затем, вероятно, о его супруге, а после об их младенце, кажется его зовут Дмитрий… И в результате твой сын, Василий…
Софья нахмурилась и перебила собеседника.
— Не будем забегать так далеко вперед, мой дорогой друг. Если ты думаешь, что в этой далекой и забытой Богом стране тебе будет легко, ты глубоко заблуждаешься. Наследника престола окружает некая тайная сила, а меры безопасности кажутся непреодолимыми. Не может быть и речи о какой-либо нездоровой пище — все, кто изготовляют и подают ее, находятся под строгим контролем. К наследнику невозможно подойти ближе, чем на две сажени — его охраняют, и, наконец, недавно из Германии прибыл некий лекарь Леон Майстершпитц. Его фамилия столь трудна для московитского выговора, что его здесь зовут просто Леон Жидовин, так же как всех итальянцев зовут просто — фрязины. Приготовься, — ты тоже очень скоро станешь Иваном Фрязиным.
