Андрей Посняков - Меч времен
Ермолай глазами сверкнул:
– То есть как это — нету?
– А так. Прогнали его на вече — и все тут. Сказали — путь чист!
Бирич неожиданно расхохотался:
– Ну, одного прогнали, так позовут другого. Никогда Новгород совсем уж без князя не жил… а не будет князя — владычные приберут землицу. Приберут, приберут, я уж их знаю… За себя не боюсь — опытные позовники-биричи всякому надобны! Ну, что смотришь? Пей вот, да расскажи, что там еще на Новгороде деется? Свеев, говорят, разбили?
– Конечно, разбили! — уж тут Михаил рассказать мог, и рассказывал, куда там монастырскому писцу Мекеше или школьным учебникам! Всему место нашлось — и битве, и пиру, и князю, и разному прочему люду. Бирич и люди его слушали, уши растопырив.
А Мишу несло уже — не то что видел, что читал — рассказывал, врал вдохновенно, как академик ученый:
– И возложи бискупу Спиридону печати на челе острым своим копьем!
– Кому возложил? Бискупу?
– Какому еще бискупу?
– Так ты сам только что сказал!
– Послышалось. Не бискупу — Биргеру, ярлу… тьфу… королевскому зятю.
– Хо! Самому зятю?!
– А вы что думали? Станет Александр-князь просто так тешиться?
Понял уже Михаил — заканчивать со всем этим надо, язык от меда стоялого заплетался, а ноги не несли, не сойти с лавки. Так там спать и улегся, в старостиной избе, на лавке — сыт, пьян и доволен. Еще бы не доволен, шел-то ведь — к цели!
Утром, сотворив молитву, отправились в путь — не столь дальний, сколь трудный — до Паши-реки верст немного, однако ж дорожка та еще, можно сказать — и вообще никакой нету, мимо болот, лугами, лесами, рощицами едва заметно тележная колея тянется. Бирич Ермолай — мужчина осанистый, видный, при бороде черной — впереди, верхом — неохота в возу-то трястися. Сразу за ним — воины ладожские числом в полсорока (в новгородской земле все по сорокам считали), кольчуги днем, по жаре, сняли, щиты в телеги сложили, а рогатины все же держали в руках, да и мечи с пояса не снимали.
– Всяко может быть, — обернувшись, пояснил Мише бирич. — Прошлолетось емь с набегом пришла… пожгла много. Да и местная-то весь… мирные-то они мирные — одначе осторожка не помешает.
До Паши-реки ехали долго, муторно — возы часто застревали в болотинах, приходилось вытаскивать, и это еще хорошо, что давненько уже не было дождей — вторую седмицу стояло вёдро. Не шибко-то велико и расстояние — верст тридцать — а шли чуть ли не два дня. К исходу вторых суток добрались, обрадовались, завидев сливающиеся, сверкающие отраженной синью, воды двух рек — Паши и Капши. Здесь же, на мысу, у слияния, расположилась уютная деревенька, небольшая, в один двор — рубленная в обло изба на подклети, овин, амбары, баня. Вся усадьба была обнесена частоколом, распахнутые настежь ворота покосились и явно нуждались в ремонте, о чем, распекая выбежавшего навстречу тиуна, не преминул напомнить бирич.
– Ты воротца-от поправь, человеце, — неодобрительно качал головой Ермолай, — нешто плотников средь челяди нету? Нет, так ближних весян попроси — уж не откажут.
– Справим, справим воротца, батюшка, — кланяясь, заблажил тиун — небольшого росточка хитроглазый мужичок с редкой рыжей бородкой. — Мы ить третьего дня хотели, да не смогли — леший в деревах завелся, не пустил к весянам, у них-то плотники знатные, не то что наша челядь. От, как леший уйдет, так и справим!
– Леший, говорите? — поднимаясь по узкому крыльцу в избу, бирич неодобрительно скривился. — Что ж часовню не срубите? Помогла б от нечистой силы.
– А, пожалуй, что и надо часовенку-то, — согласно кивнул тиун. — Ты, батюшка, входи, входи… Отдохнем, покушаем… Служки как раз баньку истопят.
– Банька — это хорошо, Офонасий, — Ермолай сменил гнев на милость. — Но ворота все ж таки исправь… Смотри, как обратно поеду — взыщу!
– Исправлю, исправлю, батюшка! Вот, как уйдет леший.
Дался им этот леший!
Бирич тоже заинтересовался — пока воины располагались, уселся на крыльце, на скамеечке:
– Что за леший такой? Когда объявился?
– По ночам шастает. Огромен зело, злой — а глаза, как плошки горящие! И воет — у-у-у, у-у-у!
– Так это, может, волк тут у вас воет?
– Не, батюшка, волк не так.
Тут прибежал служка, доложил — банька на бережку готова, стоплена. Тиун заулыбался — пожалте, мол, на полок, гости дорогие. Аль сперва поснидать?
– Потом поснидаем, как вымоемся, — бирич поднялся на ноги, позвал: — Пойдем, что ль, попаримся, Миша?
Михаил пожал плечами:
– Пойдем.
И в самом деле, неплохо было сейчас — в баньку. Первым бирич Ермолай пошел, с Мишей да двумя воями — ух, и задали же пару, черти! Уж так наподдавали, Михаил вылетел — едва жив! — да, чуток дух переведя — с разбега в реку — бултых!!! Уххх… Отпустило…
Вынырнул, поплавал — да в баню, чего зря морозиться-то? Как выходил, в песке ногой за что-то зацепился… Глянул — браслетик синенький!
Однако!!!
Воин уже сзади вылезал, отфыркивался. Михаил оглянулся:
– Чего это тут в песке-то валяется?
– А что? А… браслет. Видать, молодуха какая обронила.
– Да какие тут молодухи?
– Есть… или так, волною прибило. Тут бывает, еще и не то прибьет… — воин потянулся, подставив заходящему солнцу могучую грудь. — Эвон, за излучиной горку видишь?
– Ну.
– Так там, сказывают, и завелся леший. Ночью третьего дня приходил, ухал, сверкал глазом…
Михаил про себя усмехнулся — а не той ли породы здешний леший, как давешний новгородский водяник? Любопытно стало — и чем таким леший сверкал? Глазами? А может, факел это был — путь ладьям тайным указывал?
Спросил после бани тиуна — давно ль леший окрест бродит?
– Почитай, третье лето, — подумав, отозвался тот. — Раньше не слыхивали. И тут — аккурат третьего дня был, как раз перед вашим приездом.
За день, значит, ага… Наверное, и браслетик тот синенький тоже в это же время появился. Хотя… может, он и впрямь — здешний.
– Не, это не наш, — внимательно рассмотрев украшение, тиун отвернулся. — Наши все желтые да зеленые носят, а этот… Да с лодки обронил кто-нибудь, вот водою и принесло.
– А леший-то за излучиной ходит?
– Там… Ух, и глаз у него — горит, прямо как пламя адское, спаси, Господи, и помилуй!
Хм — глаз. Не леший, а циклоп какой-то…
Михаил был заинтригован, однако переться за излучину на ночь глядя не стал, благоразумно дождавшись утра, благо этот день выдался для него свободным: бирич Ермолай «творил на починке закон» — сиречь принимал челобитчиков из ближайших селений.
Испросив ройку, Миша, не спеша, отчалил от берега и поплыл к излучине, стараясь, чтоб в лодку не попадала поднятая вдруг налетевшим ветром волна. Река была как река — ничего необычного — темная болотная вода, каменистые отмели, плесо. Приткнув лодку между камней, Михаил — по камням же — пробрался к берегу, и, протиснувшись сквозь густые заросли ивняка, поднялся на кручу.
