Артур Конан Дойл - Сэр Найджел Лоринг
— Это хорошая гостиница, и эль здесь тоже хорош, я давно это знаю, — сказал он. — Когда я кончил «Видение о Петре Пахаре», которое я вам рассказывал, там были такие последние строки:
Вот и дошел рассказ мой до конца.Спаси Бог тех, кто мне принес винца.
Прошу вас, зайдемте сюда и выпьем вместе.
— Нет, благодарю, — ответил Найджел, — мне нужно спешить — дорога у нас дальняя. Назовите свое имя, добрый друг, — вы очень повеселили нас своими словами.
— Берегитесь! — ответил незнакомец. — Вам и всему вашему сословию будет не очень весело, когда эти слова претворятся в дела и Петр Пахарь устанет гнуть спину на полях, возьмет лук и стрелы и наведет в стране порядок.
— Клянусь святым Павлом, я думаю, мы сумеем образумить этого Питера, а заодно и тех, кто вбил ему в голову такие дурные мысли! — вскричал Найджел. — Поэтому, еще раз прошу, назовите свое имя, чтобы я узнал его, если мне доведется услышать, что вас повесили.
Незнакомец добродушно рассмеялся.
— Можете называть меня Томасом Безземельным. Скажи я вам свое настоящее имя, я был бы Томасом Безмозглым, потому что много славных разбойников в черных рясах, и в стальном облачении с удовольствием помогли бы мне вознестись ввысь тем самым способом, о котором вы говорите. Так что прощайте, сквайр, и ты, лучник; желаю вам вернуться с войны с целыми костями.
Ночь путники провели под кровом Годстонского монастыря и рано утром на следующий день снова были в пути на Дороге паломников. В Титси им сказали, что в Уэстерхемском лесу разгуливает шайка беглых крепостных и накануне там убили трех проезжих; Найджел воспрянул духом в ожидании встречи с ними, но разбойники не показывались, хотя Найджел и Эйлвард свернули со своего пути и поехали по краю леса. Но несколько дальше они наткнулись на следы разбойничих дел: тропа шла вдоль склона холма, по дну мелового карьера, и там, на месте свежих разработок, лежал мертвец. По неестественно раскинутым рукам и ногам и изувеченному телу можно было догадаться, что его сбросили с края карьера, а вывернутые пустые карманы ясно говорили о причине убийства. Путники проехали мимо, не утруждая себя внимательным осмотром тела: трупы на большой королевской дороге были отнюдь не такой уж редкостью, зато если шериф или пристав заметят вас возле тела, вы и оглянуться не успеете, как окажетесь запутанными в сетях закона.
Возле Севеноукса они свернули с древней Кентерберийской дороги на юг, к побережью, оставили позади меловые холмы и ступили на глинистые земли Уэлда. Теперь они ехали по скверному, разбитому мулами проселку, шедшему через густые леса; изредка попадались открытые, расчищенные от леса участки, на которых стояли небольшие кентские деревушки; суровые густоволосые крестьяне в холщовых рубахах и широких штанах смотрели на путников дерзко и жадно. Один раз они увидели вдалеке справа башни Пензхерста, в другой — услышали низкий звон колоколов Бейхемского аббатства, а в остальном на протяжении целого дня им попадались только диковатые крестьяне, да убогие лачуги, да бесконечные стада свиней, жирующих на опавших желудях. Те толпы, что наводняли древнюю дорогу, остались позади; теперь им лишь изредка попадался прохожий — купец или гонец, направлявшийся в Бэттл Эбби, Певенси Касл или спешащий к южным городам.
Следующую ночь они провели в грязной гостинице, кишевшей крысами и блохами, в миле к югу от деревушки Мейфилд. Эйлвард изо всех сил чесался и бранился. Найджел лежал молча, не двигаясь. Для человека, усвоившего старые рыцарские догмы, мелкие житейские неприятности просто не существовали, замечать их было ниже его достоинства. Для иного рыцаря не могло быть ни жары, ни холода, ни голода или жажды. Броня, закрывавшая его душу, была так прочна, что защищала не только от больших бед, но и от малых; поэтому искусанный блохами Найджел мрачно лежал в неподвижности на своей постели, а Эйлвард корчился на своей.
До конца пути оставалось совсем немного, но на следующее утро, едва они снова тронулись в путь через лес, их ожидало приключение, вселившее в сердце Найджела самые безумные надежды.
По узкой тропинке, вьющейся среди дубов, ехал темноволосый человек с болезненным лицом; он громко трубил в серебряный рожок, так что они услышали его зов задолго до того, как увидели его самого. Он медленно приближался, останавливаясь через каждые пятьдесят шагов, чтобы огласить лес очередным зовом своей трубы. Путники поехали ему навстречу.
— Прошу вас, скажите, кто вы и почему трубите в рожок.
Человек отрицательно покачал головой, и Найджел повторил вопрос по-французски, на общем языке рыцарства, на котором в те времена говорил каждый благородный человек в Западной Европе.
Прежде чем ответить, человек поднес рожок к губам и издал еще один долгий звук.
— Меня зовут Гастон де Кастриер, — сказал он, — я скромный оруженосец благороднейшего доблестного рыцаря Рауля де Тюбьера, де Пестеля, де Гримсара, де Мерсака, де Леой, де Бастанака, который именует себя также лордом Понсом. По его приказанию я всегда еду на милю впереди него, чтобы подготовить всех к встрече с ним, и он желает, чтобы я трубил в трубу, но не из тщеславия, а дабы показать величие духа и всякий, кому случилось бы пожелать вступить с ним в бой, знал бы, что он едет.
С радостным возгласом Найджел соскочил с лошади и принялся расстегивать камзол.
— Скорее, Эйлвард, скорее, — торопил он лучника. — Едет странствующий рыцарь, он уже близко. Мог ли я ждать более достойного случая завоевать почести? Развяжи поклажу, пока я сниму одежду. Добрый сэр, прошу вас, предупредите вашего благородного, доблестного господина, что бедный английский сквайр умоляет его не пройти мимо и сразиться с ним по дороге.
Но лорд Понс уже показался среди деревьев. Это был огромный мужчина на невероятно крупной лошади, так что вместе они как бы загораживали собой всю темную арку, образованную кронами деревьев над тропой. Он был в полных рыцарских доспехах цвета меди, оставлявших открытым только лицо, да и то не все: видны были лишь пара надменных глаз и длинная черная борода, падавшая из-под приподнятого забрала на нагрудник. К гребню шлема была привязана маленькая коричневая перчатка, покачивавшаяся из стороны в сторону. В руках он держал длинное копье, на конце которого развевался красный значок с черной кабаньей головой; такой же знак был у него на щите. Он медленно ехал через лес, тяжелый, грозный, под глухой стук копыт боевого коня и бряцанье металла, а далеко впереди непрестанно раздавался звук серебряного рожка, призывавшего всех встречных признать его превосходство и величие и добровольно очистить путь, прежде чем он будет очищен силой.
