Клара Моисеева - Учись, Сингамиль!
Лекарь был очень доволен, но еще радостней был Абуни. Его нисколько не огорчило, что все придуманное им приписал себе лекарь. Важно было одно – он поможет бедным рабыням подняться на ноги. А если такой порядок станет обязательным, то не будет стольких смертей в лагере рабов храма Нанна. С малых лет он слышал о том, что Нанна добрый бог, что он не желает людям зла. Зачем же губить людей, стараясь сберечь для бога больше припасов?
Уже прошла уборка урожая, прошла стрижка овец, уже на десятках табличек записаны припасы, полученные храмом от богатого урожая. Абуни все увереннее и смелее вел записи. Ячмень, выданный больным рабыням сверх обычного, настойки, приготовленные из трав, собранных самими больными, помогли поднять для работы сорок рабынь. Небывалое в хозяйстве храма. Больные, брошенные без присмотра, голодные, не имеющие помощи лекаря, почти всегда умирали.
Когда Абуни сообщил надзирателю о том, как успешно вылечили сорок рабынь, Аннабидуг похвалил лекаря и сказал, что впредь прикажет постоянно выдавать больным все пропитание, положенное работающим.
– Тогда прибавим мальчишкам, чтобы быстрее росли, – предложил Абуни и сам испугался своей смелости. – Я видел мальчишек на жатве, они очень ловки, – добавил Абуни. – Они могут работать наравне с женщинами, надо только их подкормить.
– Я подумаю, – ответил надзиратель. – Надо подсчитать, во что это обойдется, не слишком ли велики траты.
– Я подсчитал, – признался Абуни. – Это куда выгодней, чем покупать рабов. Хорошо бы их поставить на расширение финиковой рощи. Нужны новые посадки финиковой пальмы. Уже закончена новая пивоварня, и фиников потребуется вдвое больше.
– Я думаю, это будет угодно великому Нанна, – ответил надзиратель. – Однако не забудь отменить аренду финиковой рощи, оплаченную по нынешний месяц. Мы не будем продлевать этой аренды, отдадим урожай в пивоварню.
– Эйараби подаст в суд! – воскликнул Абуни. – Вот пойдет тяжба на целый год! Продавец Эйараби уже пять лет снимает в аренду эту рощу. Он с большой семьей живет тем, что продает финики. Мы его не предупредили. Что же ему делать?
– А нам какое дело? – Надзиратель нахмурился и строго посмотрел на Абуни. – Ты становишься на защиту каждого ничтожества, – сказал Аннабидуг. – Какое тебе дело до семьи Эйараби? Пусть сам думает. А мне нужно, чтобы новая пивоварня дала много пива. Мы продадим его в корчму на каруме, и бог Нанна получит большую выгоду.
Пришлось Абуни вести судебное дело и звать свидетелей, чтобы отобрать финиковую рощу храма. Да еще прибавилось несколько дел против пастухов, которые украли десять овец и скрыли большой тюк шерсти. Эти судебные дела очень огорчали Абуни. Он знал, что кража в хозяйстве храма карается жестоко.
Прошло семь месяцев с тех пор, как Абуни пришел в храм Нанна.
– Аннабидуг тебя похвалил! – сказал с гордостью Шига. – Принесем жертву доброму Энки.
ВОЗВРАЩЕНИЕ СИНГАМИЛЯ
Долго горевал Сингамиль, вспоминая потерянное серебро. Закон о том, что клеветник должен отдать вдвое больше потерянного, а его могут назвать клеветником, заставил молчать. Надин перестал ходить в хранилище табличек, возможно, что Балату поручил ему другую работу. Теперь рядом с ним трудился только Гамиль-Адад, ставший ему добрым другом и помощником. Сделав положенную ему работу, эламит тут же принимался за переписку законов. Он делал это очень старательно. Сингамиль был спокоен, он знал, что не будет ошибок.
Когда у Сингамиля оставался всего один сикль серебра и он знал, что нечего будет есть, ему довелось писать заключительную часть свода законов Хаммурапи.
«Я – Хаммурапи, царь справедливый, которому Шамаш даровал постановления права. Мои слова превосходны, мои дела бесподобны, лишь для безумного пусты, а для мудрого сияют во славу.
Если этот человек будет чтить мои слова, написанные на моей стеле, не отменит моего законодательства, не исказит моих слов, не изменит моего памятника, этот человек, как я, – справедливый царь. Да удлинит ему Шамаш жезл, пусть пасет он людей своих справедливо.
Если же этот человек не будет чтить мои слова, написанные на моей стеле, позабудет мое проклятие, не побоится проклятия богов, отменит суд, что я судил, исказит мои слова, изменит мой памятник, выскоблит мое написанное имя и впишет свое или из страха перед этими проклятиями побудит другого, то будет ли это царь, или владыка, или правитель, или какой бы то ни было человек, носящий имя, – пусть великий Ану, отец богов, назвавший годы моего правления, лишит его царского блеска, сломает его жезл, проклянет его судьбу; Энлиль, владыка, судящий судьбы, повеления которого неотменимы, возвеличивающий мою царственность, да разожжет против него в его доме неподавимые смуты, мятежи, ведущие его к гибели»…[16]
«Хаммурапи оградил свои законы от враждебных и корыстных правителей, – подумал Сингамиль. – Кому нужны законы? Только правителям».
Настал день прощания. В последний раз Сингамиль вместе с Гамиль-Ададом прошелся по улицам Вавилона. Он полюбовался крылатыми быками, грозно стоящими у входа во дворец повелителя. Долго стоял у Зиккурата, столь богато украшенного, что Зиккурат Ура показался ему убогим. Ему повезло. В этот час заката по главной широкой улице Вавилона пронеслась позолоченная колесница Хаммурапи. По обе стороны улицы стояли воины со сверкающими в лучах заходящего солнца бронзовыми щитами. В правой руке каждого воина – копье. Сингамиль обратил внимание на прекрасные сады, зеленеющие на крышах дворцов и храмов. У крепостной стены дворца он увидел рабов, которые крутили гигантское колесо, несущее кожаные мешки воды из бассейна для полива сада. Эламит объяснил Сингамилю, что колесо должно крутиться круглые сутки. И круглые сутки здесь трудятся рабы.
– Среди них есть эламиты, – сказал Гамиль-Адад, – я как-то говорил с ними, они из знатных людей Элама, а вот их постигла несчастная судьба.
На рассвете, когда Сингамилю предстояло встретиться с купцом из Ура, чтобы вместе с ним добраться до дома, Гамиль-Адад передал другу корзинку с едой.
– Возьми с собой, – сказал он. – Это я накопил за последние дни. Тут немного лепешек и фиников. Тебе пригодится, я знаю, у тебя не осталось денег для пропитания.
– Никогда тебя не забуду, мой добрый друг, Гамиль-Адад, – сказал Сингамиль, сдерживая подступившие слезы. – В беде лучше всего узнаешь друга. Я все эти дни думал о тебе. И знаешь, что я придумал? Я хочу открыть свой «дом табличек», хочу выкупить тебя, чтобы ты стал моим помощником. Я хочу, чтобы «отцом школы» был мой отец. Ты будешь «старшим братом»,[17] и у тебя будет одна забота – готовить таблички для учеников. Я буду учить мальчиков понимать прочитанное и запоминать все то, что они будут писать на своих табличках. Я кое-что придумал. Мои ученики обязательно выучат на память мое любимое сказание о Гильгамеше. Знаешь ли ты это сказание, Гамиль-Адад?
