Валерио Манфреди - Последний легион
Когда мы тронулись в путь, я заметил неподалеку истерзанный труп мужнины, привязанный к дереву. К вечеру лесные звери должны были оставить от него только голые, дочиста обглоданные кости.
Вот так я и стал воспитателем и наставником мальчика и членом этой семьи, и много лет занимал завидное положение, живя в роскошном доме, посвящая свободные часы любимым наукам и экспериментам в области естественных наук, и почти забыв о той миссии, с которой меня отправили в Италию много лет назад.
Орест часто бывал в отлучке, отправляясь в рискованные военные походы, а когда возвращался — обычно его сопровождали вожди варваров, командовавшие отдельными отрядами.
Римских офицеров с каждым годом становилось все меньше. Высшая аристократия предпочитала присоединяться к христианскому клиру и пасти души вместо того, чтобы вести в бой армию. Это, конечно, вполне подходило Амбросу, во времена императора Феодосия оставил блестящую военную карьеру, чтобы, стать миланским епископом, и, разумеется, для нашего Германа, вождя Британии, — он ведь тоже бросил меч, чтобы заняться ерундой.
Но у Ореста был другого характер. Я узнал со временем, что в молодости он служил под знаменами Атиллы, уже тогда выделяясь среди других умом и рассудительностью. И можно было не сомневаться, что он всегда будет полон сил.
Он очень высоко ценил меня и часто интересовался моим мнением по самым разным вопросам, но главной моей задачей было дать хорошее образование его сыну Ромулу. Орест как бы передал мне свои отцовские обязанности, поскольку сам слишком часто бывал занят делами военными, — пока однажды не получил звание римского патриция и должность главнокомандующего имперской армией. И вот тогда он принял решение, в корне изменившее нашу жизнь и, можно сказать, давшее начало новой эре.
Императором был в этот момент Юлий Неф. Это был человек малодушный и бездарный, но он состоял в дружбе с восточным императором Зеноном. Орест решил свергнуть его и завладеть пурпурной императорской тогой. Он сказал мне о своем замысле, и даже спросил, что я по этому поводу думаю. Я ответил, что его план — чистое безумие: неужели он думает, что его судьба будет чем-то отличаться от судьбы, любого другого императора, сменявших друг друга на троне Цезарей? И понимает ли он, какой чудовищной опасности подвергает свою семью?
— На этот раз все будет по-другому, — коротко сказал он и замолчал.
— Но разве ты можешь быть уверен в преданности всех этих варваров? Они хотят только денег и земли. Пока ты даешь им все это — они следуют за тобой, но как только ты окажешься не в силах даровать им богатство, они найдут кого-нибудь другого, более могущественного и готового выполнять их требования и их безграничную алчность.
— Ты слышал что-нибудь о легионеNovaInvicta? — спросил он.
— Нет. Легионов давным-давно не существует. Ты отлично знаешь, мой господин, что та военная техника, которая служила основой их создания, претерпела сильные изменения последние столетия. Она устарела. Но я подумал о том легионе, который создал Герман как раз перед тем, как погибу подножия Великой стены, — о легионе, предназначенном для охраны одного из фортов… Но, скорее всего, того легиона давно уже не было.
— Ты ошибаешься, — возразил Орест. — ЛегионNovaInvicta — это особое войско, составленное из одних только римлян, из Италии и провинций. Я создал этот легион в полной тайне, и он уже несколько лет постоянно готов к действию, а командует им человек великого ума и огромного военного таланта. И они сейчас приближаются к нам форсированным маршем, и вскоре раскинут лагерь неподалеку от нашей резиденции в Амелии. Но это не единственный сюрприз. Я вовсе не хочу быть императором.
Я уставился на него, ошеломленный, и пугающая мысль вдруг возникла в моем уме.
— Нет? — переспросил я. — Но кто же тогда займет трон?
— Мой сын, — ответил Орест. — Мой сын Ромул, и он примет титул Августа. Он будет носить имена первою римского правителя и первого императора, а я буду защищать ею, оставаясь на посту главнокомандующего имперской армией. Никто и ничто не сможет причинить ему вреда. Я промолчал, потому что мне было понятно: любые слова будут тут бесполезны. Орест уже все решил, и невозможно было заставить его изменить решение. Он даже не желал видеть, что подвергает своего собственного сына, моего ученика, моего мальчика, неимоверным опасностям.
В ту ночь я лег в постель очень поздно, — и долго лежал с открытыми глазами, не в силах уснуть. Множество мыслей кружилось в моем уме, и среди множества образов, вспыхивавших передо мной, не последнее место занимала картина легиона, приближавшегося к нам, чтобы защитить мальчика-императора: последний легион, последней клятвой поклявшийся разделить судьбу последнего императора…
На этом история заканчивалась, и Ромул поднял голову от тетради. И тут же увидел Амброзина, стоявшего прямо перед ним.
— Полагаю, это было интересное чтение. Я звал тебя, уж не знаю сколько раз, но ты не потрудился ответить. Обед готов.
— Прости, Амброзии! Я тебя не слышал. Я увидел, что ты оставил тетрадь здесь, и я подумал…
— В записях нет ничего такого, чего тебе нельзя было бы прочесть. Ну, а теперь — пойдем.
Ромул взял тетрадь подмышку и следом за наставником пошел к трапезной. Потом вдруг окликнул старика:
— Амброзии…
— Да?
— Что означает то пророчество?
— То пророчество? Ну, наверняка текст не настолько сложен, чтобы ты не смог его перевести.
— Нет, но…
— Оно означает следующее: «Юность придет из южного моря, с мечом, неся с собой мир и богатство. Орел и дракон снова взлетят в небеса над великой землей Британии». Это пророчество, Цезарь, и подобно всем пророчествам, с трудом поддается истолкованию. Оно обращено к сердцам людей, избранных Богом для его собственных, неведомых нам целей.
— Амброзии… — снова осторожно произнес Ромул.
— Да?
— Ты… ты любил мою мать?
Старик склонил голову и торжественно кивнул.
—Да, я любил ее… и это была смиренная, преданная любовь, в которой я никогда не решался признаться даже самому себе, но ради которой я готов был в любую минуту отдать жизнь. — Амброзин повернулся к мальчику, и глаза его сверкнули в темноте, словно янтарь, когда он добавил: — И те, кто заставил ее умереть, заплатят за это. Заплатят самыми страшными муками, самой чудовищной смертью. Я клянусь в этом.
