Богдан Сушинский - Жребий викинга
— Значит, уходить ты все-таки будешь? — Кутыло и трое дружинников из числа боярских сыновей угрюмо уставились на Ярослава. — Со всеми своими варягами — уходить?
— Сами Любеч удержите?
Огнищанин оглянулся на дружинников. Те все так же угрюмо покачали головами.
— Вот и я думаю, что не удержите, — сказал князь.
Кутыло вновь окинул взглядом дружинников, как бы заручаясь их окончательной поддержкой. И только сейчас Ярослав понял, что эти дюжие молодцы присутствуют здесь не зря. Точно так же, как не зря огнищанин пригласил его на свой, обнесенный высоким бревенчатым частоколом двор, больше похожий на маленькую крепость. Здесь Кутыло чувствовал себя увереннее. Здесь, как ему казалось, он мог диктовать свои условия. А еще он опасался гнева любечан, которые открыто высказывали недовольство творимой братьями-князьями усобицей.
— Неужели хочешь увести из Любеча всех своих варягов, князь? Без них мы и дня не продержимся. Лучших воинов любечских ты взял с собой на поле брани. Вернулось лишь несколько десятков, да и те изранены.
Несмотря на то что находился на своем дворе, Кутыло так и не сошел с коня, и, даже восседая в седле, все жался и жался к воротам, словно собирался в нужный момент выскочить за ворота. Огнищанин помнил о резне, устроенной князем в Новгороде, поэтому вполне резонно опасался, что и здесь не ведавший пощады правитель может повести себя так же.
— Удерживая Любеч, можем потерять Киев, — возразил князь и вдруг поймал себя на том, что пытается оправдываться перед боярином. — Что же, мне потом, вместо «великого князя киевского», зваться «великим князем Любеча»?! Да меня засмеют во всех столицах — от Норвегии до Византии!
— Но ведь Мстислав не вечно будет рыскать в этих краях, — пробубнил Кутыло, осаждая разгарцевавшегося коня. — Да, в поле ты битву проиграл, но ведь Любеч-то, гнездо свое княжеское, зачем Мстиславу отдавать собираешься?
— Сказал уже: чтобы спасти Киев, — еще более нерешительно молвил Ярослав.
— Воины говорят, что тмутараканцев на поле битвы тоже полегло немало. Так что если ты со своими воинами останешься в Любече, под его стенами Мстислав потеряет столько воинов, что идти к Киеву уже будет не с кем.
— Может, и так, может, и не с кем. Думать надо, во имя Христа и Перуна, — кротко ответил князь, первым сходя с коня.
С помощью боярских слуг он умылся, кое-как привел себя после тяжелого похода в порядок и тут же был приглашен боярином к столу, где к ним присоединились воевода Смолятич и ярл Эймунд.
Пока шли приготовления к пиршеству, Ярославу вновь вспомнился Новгород. После того как ему удалось победить Святополка и сесть на киевском престоле, князь-соперник Святополк привел под стены стольного града огромное печенежское войско.
Хорошо организовав оборону столицы, Ярослав Мудрый сумел удержать ее, и когда, после нескольких отчаянных штурмов, печенеги, наконец, ушли в степи за Сулу, решил, что на этом поединок со старшим братом завершен. Теперь можно было подумать о том, как отстраивать столицу своей державы, укреплять существующие в его княжестве крепости и налаживать торговлю с норманнами и византийцами. Однако не прошло и месяца, как гонцы с побугских земель[56] начали сообщать, что в польских землях собирают большое войско, которое польский князь Болеслав[57] намерен повести на Киев.
Ярославу нетрудно было понять, что задуман этот поход не столько польским королем, сколько его братом Святополком. Другое дело, что при этом Святополк сыграл на давнем желании поляков отхватить еще какую-то часть русских земель. Заверив при этом, что во время похода на стольный град к полякам присоединятся войска союзных ему, Святополку, удельных князей. К тому же Святополк был женат на дочери польского правителя, и тот попросту обязан был помочь своему зятю, хотя бы из родственных чувств, а также из этических соображений.
И сейчас еще Ярослав не мог простить себе полководческой ошибки, которую он совершил тогда. Вместо того, чтобы укреплять гарнизонами Вышгород, Любеч, Искоростень, которые бы сдерживали натиск поляков на подступах к стольному граду, он повел свое немногочисленное войско к Западному Бугу, приняв, таким образом, навязанные ему Болеславом условия войны: без крепостей, без подкрепления, вдали от родных мест. Он выступил в этот поход, хотя знал, что, сидя в Кракове, Святополк уже целый год формирует войска из состава тех русичей, которые жили в западных землях, и тех, что находились на территориях, подчиненных польскому князю. Это войско было усилено польскими полками, а также отрядами германских и венгерских наемников.
И закончилось все тем, чем и должно было закончиться. Потеряв на Буге, у польских границ, почти все свое войско, в том числе и значительную часть норманнского полка, он уже не решился отступать к Киеву. Прекрасно понимая, что ворота града горожане могут перед ним просто-напросто не открыть, а то и прямо там, под городскими стенами, казнить. Чтобы избежать этого позора, он вернулся в Новгород, представая перед своими новгородцами, как великий грешник — перед судной толпой.
Но в том-то и дело, что князь-неудачник не нужен был теперь ни Киеву, ни Новгороду, об этом ему так прямо в лицо и говорили. А еще новгородцы опасались, что вслед за ним к стенам подойдут войска польского короля и Святополка Окаянного. Причем опасения эти были подкреплены известиями из Киева. Узнав о поражении и бегстве Ярослава, киевляне не только не организовали оборону города, но и встречали Святополка у ворот во главе с митрополитом Иоанном как своего освободителя и истинного великого князя.
Впрочем, Ярослав и сам понимал, что теперь Святополк не даст ему опомниться: соберет войско, позовет на помощь орду печенегов и отряды поляков и пойдет на Новгород, чтобы раз и навсегда пресечь соперничество за киевский престол. В общем, получалось так, что у Ярослава оставался только один выход: посадить на корабли небольшой отряд варягов и уходить за море, к тестю в Швецию. Морально князь уже готов был к этому исходу, но тут вдруг произошло нечто совершенно неожиданное: против его бегства решительно выступил посадник Константин Добрынич, который очень опасался, что после бегства князя на земле Новгородской начнется ожесточенная борьба за княжеский стол.
Человек храбрый и решительный, он самовольно собрал вече, поделился своими опасениями и добился именно такого решения, на которое рассчитывал: корабли княжеские порубить, князя из города не выпускать, отряд варягов не только не изгонять из города, но и собрать деньги для найма еще одного варяжского отряда![58]
