Александр Дюма - Графиня Солсбери
И он решил хотя бы на миг увидеть графиню и поговорить с ней, чтобы после многих треволнений и войн еще раз насладиться мелодичным звучанием ее голоса; в молельне по-прежнему горел свет и, освещенные им, сверкали, словно рубины и сапфиры, рясы и облачения святых, изображенных на витражах. Он говорил себе, что этот свет озаряет женщину, которую он тайно любит уже три года; он безотчетно, безвольно, влекомый какой-то неодолимой силой, открыл дверь, пошел по темному коридору и за поворотом заметил, что впереди, в конце длинной галереи, из приоткрытой двери пробивается свет, озаряющий только угол стены и плиты пола. На цыпочках, затаив дыхание, он подошел к двери часовни и с порога увидел перед алтарем стоящую на коленях графиню: руки ее были опущены, а голова покоилась на молитвенной скамеечке. И тут же человек, стоявший у колонны так неподвижно, что его можно было бы принять за статую, поднял руку, прося короля молчать, и подошел к Эдуарду, еле слышно, словно призрак, касаясь ногами украшенных гербами плит пола; король узнал Уильяма Монтегю.
— Я сам пришел за ответом, мессир, — сказал король, — понимая, что вы его мне не принесете, и не зная, какая причина могла вас задержать.
— Посмотрите, ваша светлость, этот ангел, молясь и плача, уснул.
— Вижу, — ответил Эдуард, — а вы ждали, когда она проснется.
— Я охранял ее сон, ваша светлость, — сказал Уильям. — Эту обязанность доверил мне граф, и сегодня она тем более для меня священна, что я не знаю, взирает ли он сейчас с небес, как я ее исполняю.
— И вы проведете здесь ночь? — спросил Эдуард.
— По крайней мере, останусь до тех пор, пока она не откроет глаза. Что, ваша светлость, я должен буду передать ей тогда от вашего имени?
— Скажите графине, — ответил Эдуард, — что молитва, с которой она обратилась к Небу, услышана на земле, и король Эдуард клянется честью, что если граф Солсбери жив, то он будет выкуплен, а если погиб, то будет отмщен.
Сказав это, король, неслышно ступая, вернулся к себе в комнату, еще более укрепившись в своей любви, и, не раздеваясь, бросился на кровать; едва рассвело, он разбудил мессира Джона Невила и покинул замок графини Солсбери, не обменявшись с ней ни единым словом и ожидая многого от будущего и от тех событий, что оно с собой принесет.
XIV
Возвратившись в Лондон, Эдуард убедился, что все его приказы исполнены и флот готов к отплытию; отныне у него был двойной повод вернуться во Фландрию, ибо, кроме исполнения своего плана, он хотел помочь своему зятю, ради него бросившемуся в эту неравную борьбу графа с королем; к тому же ему надо было доставить целый двор фрейлин и камергеров к королеве, по-прежнему остававшейся в славном городе Генте под защитой Якоба ван Артевелде, а кроме этого, привезти сильное подкрепление из лучников и рыцарей, чтобы продолжить войну даже в том случае, если князья Империи покинут его; он начал этого опасаться из-за писем, полученных от Людвига IV Баварского: тот предлагал свое посредничество в заключении перемирия между ним и королем Франции.
Поэтому 22 июня он сел на корабль и повел один из самих прекрасных флотов, какие только существовали в истории; он спустился вниз по Темзе и вышел в открытое море; это выглядело столь величественно, что можно было бы сказать, будто он отправляется покорять весь мир. Так плыл он два дня; потом, на исходе второго дня, он увидел у берегов Фландрии, между Бланкенберге и Слёйсом, такое великое множество корабельных мачт, что казалось, словно на море вырос лес. Он тотчас вызвал лоцмана, видевшего, как и Эдуард, сие неожиданное зрелище, и спросил его, что это может быть. Тогда лоцман ответил, что, как он считает, это флот норманнов и французов, а выслал его в море король Филипп, чтобы подстерегать возвращение короля Эдуарда во Фландрию и не дать ему высадиться.
— Вот оно что, — сказал Эдуард, внимательно выслушав лоцмана. — Значит, именно эти люди захватили два моих больших корабля «Эдуард» и «Христофор», разграбили и сожгли мой славный город Саутгемптон.
— Это действительно они, — ответил лоцман.
— В таком случае дальше мы не поплывем, — решил Эдуард, — ибо я давно желал настигнуть их и дать бой; теперь, когда мы встретились, мы вступим в сражение, и если это будет угодно Богу и святому Георгию, то за день заставим их расплатиться за все те разбои, что уже три года чинят они на нашей земле. Поэтому бросайте якоря и всю ночь следите за тем, чтобы они не ускользнули от нас.
Однако прежде чем лоцман отправился исполнять полученные приказы, король установил диспозицию сражения, чтобы на следующий день, снимаясь с якоря, флот не тратил время на построение в боевой порядок, а сразу устремился вперед, в бой. Под покровом темноты, скрывавшей от противника маневры английского флота, Эдуард приказал выдвинуть в первую линию самые мощные корабли, а между судами, где находились рыцари и пехотинцы, поставить корабли с лучниками на палубах; потом на обоих флангах он поставил суда с копейщиками, чтобы они могли поспешить на помощь туда, где возникнет необходимость; затем король велел перевести на особый, быстроходный корабль всех графинь, баронесс, дворянок и горожанок Лондона, отправлявшихся в Гент к королеве, придав им для охраны триста солдат и пятьсот лучников; после этого Эдуард, объехав все корабли, просил каждый экипаж в предстоящей битве свято беречь честь короля; когда воины поклялись в этом, он вернулся на борт флагманского корабля немного отдохнуть, чтобы утром быть свежим и бодрым в сражении.
Король проснулся на рассвете и поднялся на палубу; все было как и накануне: французы и норманны не только не думали бежать, но и сами построились в боевой порядок. Эдуард сразу заметил, что к сражению те приготовились плохо, ибо, за исключением нескольких кораблей, — они, казалось, отделились от флота — остальные суда стояли на якоре у берега, что затрудняло их перемещение и в случае необходимости мешало маневрировать. Тогда он пересчитал все большие корабли: их, не считая барок, было сто сорок, и помещалось на них сорок тысяч человек — генуэзцев, пикардийцев и норманнов.
Когда король и его маршал сделали все эти наблюдения, они поняли, что если английский флот будет двигаться вперед с той линии, на которой расположился — с запада на восток, — то солнце будет светить им в глаза, что помешает лучникам целиться и лишит английскую армию того огромного превосходства, какое она благодаря своим стрелкам имела над всеми другими войсками. Поэтому король приказал совершить маневр и идти на веслах против ветра до тех пор, пока английский флот не отойдет вверх на север хотя бы на пол-льё от французского флота; затем, имея солнце за спиной, английские корабли, пользуясь попутным ветром, вернутся назад. Маневр этот был выполнен мгновенно; английский флот не мог воспользоваться парусами и быстро поплыл вперед, бороздя море длинными веслами; заметив это, норманны, генуэзцы и пикардийцы громко закричали и засвистели, ибо, видя по королевскому знамени, что сам Эдуард ведет флот, подумали, что англичане бегут в открытое море, но вскоре поняли, что ошиблись: английские корабли повернули назад. В этот момент, поскольку ветер усилился, англичане подняли паруса и флот, развернувшись, окружил залив, где стояли на якоре французы; англичане выдерживали боевой порядок, установленный вчера королем Эдуардом и его маршалом.
