Георгий Брянцев - По тонкому льду
— У меня к тебе… просьба, — нерешительно, не особенно связно и не глядя мне в глаза, сказал он. — Я много думал… Ты смог бы переговорить с Оксаной?
— С Оксаной? — переспросил я удивленно.
— Ну да…
— О чем?
Геннадий похрустел пальцами, выдержал паузу:
— Понимаешь, в чем дело… Теперь ничто не мешает нам снова быть вместе. Семья остается семьей. Она одна мучается с дочкой, а тут еще моя драгоценная мамаша к ней прилепилась. Да и мне не того… не особенно весело. Но у Оксаны характер… А с тобой она считается.
Я слушал и чувствовал, как внутри у меня что-то с болью переворачивается. "Ничто не мешает снова быть вместе!" Как это понимать? А что мешало? Арест отца Оксаны? Неужели Димка был прав в своих подозрениях? Мне припомнилась недавняя история с разводом, наделавшая много шума и вызвавшая столько кривотолков. Но какой же идиот Геннадий! Одной фразой он выдал себя с головой.
Я спросил:
— А что мешало раньше?
— Хм… Ты прекрасно знаешь — Брагин… Я думал, что у них что-то серьезное, а теперь вижу — был не прав.
Нет, он не идиот. Я сделал преждевременный вывод и ошибся. Возможно, ошибся и Геннадий, но вовремя поправился.
— Оксана к тебе не вернется, — заявил я уверенно.
— Почему?
— Есть обиды, которые не прощаются даже близким людям.
— Но ты можешь поговорить с нею? — гнул свое Геннадий.
— Могу, но не хочу, — твердо ответил я. — Из уважения к Оксане и к самому себе — не хочу.
Геннадий изменился в лице. Оно стало обычным, равнодушно-злым. Несколько минут длилось неловкое молчание, потом он посмотрел на часы, поднялся.
— Пора идти. Работа не ждет.
"Какой же подлец сидит в тебе!" — подумал я, провожая взглядом уходившего Безродного.
И не успела за ним закрыться дворовая калитка, как в комнату влетел Дим-Димыч.
— Ага! Решил появиться инкогнито! Здорово! — воскликнул он, заключая меня в объятия. — Спасибо за гроши! Выручил ты меня, брат. Дырки есть на тебе? Все сошло благополучно? Да ты все такой же! Бери, закуривай.
Друг забросал меня вопросами, и я едва успевал отвечать. Его интересовало все. Буквально все: какие части были у японцев, сколько их, каковы их танки, пушки, пулеметы, сдаются ли они в плен, почему эта "волынка" затянулась на три месяца, как дрались монголы, как показала себя наша авиация.
Потом, верный своей привычке, он резко переключил разговор и спросил:
— Безродный у тебя был?
Я подтвердил.
— Вербовал тебя в парламентеры?
— А ты откуда знаешь?
— Догадываюсь. Не ты первый. Он и Хоботова обрабатывал.
— Вот оно что…
Димка расхохотался. Он смеялся, как и прежде: громко, искренне, заразительно. И изменился мало: разве что похудел немного.
— Почему ты не встретил меня в Москве? — спросил я.
— Прости, Андрей. Не по моей вине вышло. Плавский виноват.
— Постой-постой, — прервал я друга. — Тот Плавский?
— Ну да.
И Дим-Димыч рассказал. В Москве в день приезда он столкнулся с Плавским. Тот затащил его к себе и предложил воспользоваться своей квартирой. Более удобное жилье трудно было найти. Через несколько дней произошло событие, имевшее немалое значение для органов госбезопасности. На Тверском бульваре Плавский увидел "эмку" и признал в человеке, сидевшем рядом с шофером, "сослуживца" своей покойной жены.
Плавский не растерялся: остановил первую попавшуюся машину и на ней бросился вдогонку. У станции метро "Дворец Советов" ему удалось настичь ее и уже не выпускать из поля зрения. Она прошла по улице Кропоткина, развернулась на Зубовской площади, манула Крымский мост, Калужскую площадь, Серпуховку и в каком-то переулке, возле деревянного дома, остановилась. Человек вылез из машины, вошел во двор, а "эмка" стала поджидать его. Плавский расплатился со своим шофером и повел наблюдение за дворовой калиткой. Наблюдение затянулось. Желая выяснить, долго ли еще придется ждать, он подошел к "эмке" и попросил водителя подбросить его на улицу Кропоткина. Он-де торопится на совещание, хорошо заплатит.
Шофер посмотрел на часы, подумал и сказал, что, пожалуй, успеет обернуться.
У парка культуры Плавский расстался с "эмкой", пересел в такси и помчался за Дим-Димычем. Теперь они продолжали наблюдение вместе. Прикатили в переулок, где находилась "эмка", остановились метрах в двухстах от нее, рядом с двумя грузовиками. Прождали час и сорок две минуты. Наконец вышел этот тип, сел в "эмку", и она тронулась.
"Эмка" привела на Первую Мещанскую и остановилась возле пошивочного ателье. Человек покинул машину, зашел в ателье. Преследователи проехали мимо, развернулись, остановились на противоположной стороне и стали наблюдать.
Прошло десять минут, двадцать, полчаса, на исходе час. Плавский предложил заглянуть в ателье. Дим-Димыч не согласился — боялся испугать. Он решил использовать прием Плавского. Подошел к шоферу "эмки" и спросил: "Не подбросишь, браток?" Тот взглянул на часы и ответил: "Через пяток минут — пожалуйста!" Дим-Димыч удивился: почему именно через пяток минут? Шофер объяснил: клиент заплатил вперёд и предупредил, что если не вернется через час, то шофер может уезжать.
Все стало ясно — их ловко провели. Через пять минут "эмка" уехала, не дождавшись своего пассажира. В ателье его тоже не оказалось. Вот и вся история, из-за которой Дим-Димыч не смог встретить меня на вокзале.
— Да… — протянул я, готовый продолжать разговор на эту тему, но вовремя спохватился. Нетактично было говорить с Димой о сорвавшейся операции, когда я не узнал еще, в каком положении находятся его партийные дела.
Дим-Димыч вынул бумажник, извлек из него четверть листка и подал мне. Это была копия письма на имя майора Осадчего из управления кадров Наркомата. В нем было сказано:
…На заявлении бывшего сотрудника Вашего управления Брагина Д.Д. имеется следующая резолюция руководства: "Если точно установлено, что он не знал об аресте своей родственницы и самоубийстве брата, можно возбуждать вопрос о восстановлении его на работе в органах.
— Резолюция неглупая, но и неумная, — прокомментировал Дим-Димыч, забирая у меня бумажку. — В старину говорили, что между резолюцией и ее выполнением остается немалый простор для всяческих раздумий и проволочек. От меня требуют доказательств. Ты представляешь всю глупость такого требования? Как и чем я могу доказать, что не знал о брате?
— А чем они докажут, что ты знал?
— Они и не собираются доказывать. Это должен сделать я.
— Действительно сложное положение, — согласился я.
— Фомичев заверил, что сам займется этим делом. А пока что написал в ЦК. Своего я добьюсь.
