Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя

— Вы, как видно, уже ложитесь? — спросил он Фуке.

— Да. Вы ко мне с каким-нибудь сообщением?

— О нет, мне нечего сообщать. Вы будете спать в этой комнате?

— Как видите.

— Сударь, вы устроили великолепное празднество королю.

— Вы находите?

— О, изумительное.

— И король им доволен?

— В восторге!

— Быть может, он поручил рассказать мне об этом?

— Нет, для этого он нашел бы более достойного вестника, монсеньер.

— Вы скромничаете, господин д'Артаньян.

— Это ваша постель?

— Да, но почему вы задаете такие вопросы? Быть может, вы недовольны вашей постелью?

— Можно ли говорить откровенно?

— Конечно.

— В таком случае вы правы, я недоволен ею.

Фуке вздрогнул.

— Господин д'Артаньян, возьмите, сделайте одолжение, мою комнату!

— Лишить вас вашей собственной комнаты! О нет, никогда!

— Что же делать?

— Разрешите мне разделить ее с вами.

Фуке пристально посмотрел в глаза мушкетеру.

— А-а, вы только от короля?

— Да, монсеньер.

— И король изъявил желание, чтобы вы спали у меня в комнате?

— Монсеньер…

— Отлично, господин д'Артаньян, отлично, вы здесь хозяин.

— Уверяю вас, монсеньер, что я не хотел бы злоупотреблять…

Обращаясь к камердинеру, Фуке произнес:

— Вы свободны!

Камердинер ушел.

— Вам нужно переговорить со мною, сударь? — спросил Фуке.

— Мне?

— Человек вашего ума не приходит в ночную пору т; такому человеку, как я, не имея к этому достаточных оснований.

— Не расспрашивайте меня.

— Напротив, буду расспрашивать. Скажите наконец, что вам нужно?

— Ничего. Лишь ваше общество.

— Пойдемте тогда в сад или в парк, — неожиданно предложил Фуке.

— О нет, — с живостью возразил мушкетер, — нет, шт.

— Почему?

— Знаете, там слишком прохладно…

— Вот оно что! Сознайтесь, что вы арестовали меня?

— Никогда!

— Значит, вы приставлены сторожить меня?

— В качестве почетного стража, монсеньер.

— Почетного?.. Это другое дело. Итак, меня арестовывают в моем собственном доме?

— Не говорите этого, монсеньер.

— Напротив, я буду кричать об этом.

— Если вы будете об этом кричать, я буду вынужден предложить вам умолкнуть.

— Так! Значит, насилие в моем собственном доме? Превосходно!

— Мы друг друга не понимаем. Вот тут шахматы: давайте сыграем партию, монсеньер.

— Господин д'Артаньян, выходит, что я в немилости?

— Совсем нет. Но…

— Но мне запрещено отлучаться?

— Я не понимаю ни слова из того, что вы мне говорите. Если вы желаете, чтобы я удалился, скажите мне прямо об этом.

— Дорогой господин д'Артаньян, ваше поведение сводит меня с ума. Я хочу спать, я падаю от усталости. Вы разбудили меня.

— Я никогда бы не простил себе этого, и если вы хотите примирить меня с моей собственной совестью…

— Что же тогда?..

— Тогда спите себе на здоровье в моем присутствии. Я буду страшно доволен.

— Это надзор?

— Знаете что, я, пожалуй, уйду.

— Не понимаю вас.

— Покойной ночи, монсеньер.

И д'Артаньян сделал вид, будто собирается уходить.

Тогда Фуке подбежал к нему.

— Я не лягу, — сказал он. — Я говорю совершенно серьезно. И поскольку вы не желаете обращаться со мною, как с настоящим мужчиной, и виляете, и хитрите, я заставлю вас показать клыки, как это делают с диким кабаном во время травли.

— Ба! — скривил губы д'Артаньян, изображая улыбку.

— Я велю заложить лошадей и уеду в Париж, — заявил Фуке, пытаясь проникнуть в глубину души капитана.

— А! Раз так, это другое дело.

— В этом случае вы меня арестуете? Верно?

— О нет, в этом случае я еду с вами.

— Довольно, господин д'Артаньян, — проговорил Фуке ледяным тоном. Вы недаром пользуетесь репутацией очень тонкого и ловкого человека, но со мной это лишнее. К делу, сударь, к делу! Скажите мне, за что вы меня арестовываете? Что я сделал?

— О, я не знаю, что вы сделали, и я вас не арестовываю… по крайней мере, сегодня…

— Сегодня? — воскликнул, бледнея, Фуке. — А завтра?

— Завтра еще не пришло, монсеньер. Кто же может поручиться за завтрашний день?

— Скорей, скорей, капитан! Позвольте мне переговорить с господином д'Эрбле.

— Увы, это никак невозможно, монсеньер, у меня приказ не разрешать вам общаться с кем бы то ни было.

— И даже с господином д'Эрбле, вашим другом!

— Монсеньер, а разве не может случиться, что господин д'Эрбле, мой друг, и есть то единственное лицо, с которым я должен помешать вам общаться?

Фуке покраснел и, сделав вид, что он смиряется перед необходимостью, произнес:

— Вы правы, сударь; я получил урок, к которому не должен был подавать повода. Человек павший не может больше рассчитывать ни на что даже со стороны тех, счастье которых составил он сам; я не говорю уж о тех, которым он никогда не имел удовольствия оказать какую-либо услугу.

— Монсеньер!

— Это сущая правда, господин д'Артаньян: вы всегда держали себя со мною чрезвычайно корректно, как и подобает тому, кому было предназначено самою судьбою взять меня под арест. Вы никогда не обращались ко мне ни с малейшею просьбой.

— Монсеньер, — отвечал гасконец, тронутый такой красноречивой и благородной печалью, — согласны ли вы дать мне слово честного человека, что не покинете этой комнаты?

— Зачем, дорогой д'Артаньян, раз вы меня здесь сторожите? Неужели вы думаете, что я попытаюсь бороться с самой доблестной шпагой королевства?

— Нет, не то, монсеньер. Дело в том, что я пойду сейчас за господином д'Эрбле и поэтому оставляю вас одного.

Фуке вскрикнул от радости и удивления:

— Пойдете за господином д'Эрбле? Оставите меня одного?

— Где я найду господина д'Эрбле? В синей комнате?

— Да, мой друг, да!

— Ваш друг! Благодарю вас за эти слова, монсеньер.

— Ах, вы меня просто спасаете!

— Хватит ли десяти минут, чтоб добраться до синей комнаты и возвратиться назад? — спросил д'Артаньян.

— Приблизительно.

— Чтобы разбудить Арамиса, который умеет спать, когда ему спится, и предупредить его, я кладу еще пять минут; в общем, я буду отсутствовать четверть часа. Теперь, монсеньер, дайте мне слово, что вы не предпримете попытки бежать и что, возвратившись, я найду вас на месте.

— Даю вам слово, сударь, — сказал Фуке, с признательностью пожимая мушкетеру руку.

Д'Артаньян удалился.