Рона Шерон - Королевская кровь
— Рафаэль — тонкая творческая натура, — возразила Рене, почесывая пером кончик носа.
— Самый обыкновенный попрошайка. Он даже не в состоянии оценить по достоинству тот бриллиант, что свалился ему в перепачканные краской ладони. Он не заслуживает вас, дитя мое. — На воротник платья Адель выложила горжетку из меха куницы и роскошный капор, сшитый по последней французской моде.
— Нет, заслуживает! — пылко вскричала Рене, с недовольством глядя на испорченное письмо, на котором красовалась клякса. Ну вот, теперь придется переписывать.
— Упрямая девчонка! Вылитая королева–мать, которую я любила всем сердцем. Вы ведь знаете, что я говорю правду. Ваш художник слаб и немощен. Он не сможет дать вам детей, о которых вы мечтаете, маленьких мальчиков и девочек, которые бегали бы наперегонки по берегу Луары. Я вижу это по белкам его глаз, по цвету его кожи. Вам нужен сильный и взрослый мужчина с горячей кровью, способный обогатить вашу жизнь счастливым детским смехом.
— Твоя болтовня мешает мне сосредоточиться и составить важное письмо.
Принцесса зачеркнула неудачно подобранные слова. Ей нужна была уместная заключительная фраза, которая вселила бы в Руже страх перед гневом Длинноносого. Но сосредоточиться девушка не могла. Диагноз, поставленный служанкой, перечеркнул беззаботное будущее, за которое она столь отчаянно сражалась.
— А если ты ошибаешься?
— Разве такое бывало?
Рене крепко зажмурилась и стиснула зубы. Все–таки Адель знает ее как никто другой. Принцесса очень любила детей и обожала играть со своими маленькими племянниками.
— Прошу тебя, не будем более обсуждать мое положение. Я здесь, и я намерена исполнить свой долг. — И Рене принялась перечитывать письмо.
— Мне нужны драгоценности.
— Сколько еще наглядных показов понадобится тебе, для того чтобы ты наконец выучила шифр на память?
— А когда вы наконец поймете, что играете с огнем? — Адель пробормотала что–то невнятное на своем древнем диалекте.
Рене вперила в старую камеристку гневный взгляд.
— Мне послышалось, или ты и впрямь обозвала меня маленькой гусыней?
— Вам виднее! — Адель встряхнула пару коротких кожаных сапожек с квадратными носами, красными атласными лентами вместо завязок и золотыми пряжками, а потом уронила их на пол в изголовье кровати.
— Нудная старая карга!
Рене пододвинула к себе второй ларец и вновь в строгой последовательности нажала на серебряные кругляшки на днище.
Не успела крышка распахнуться, как Адель тут же вытряхнула на стол все его содержимое. Здесь были золотые кольца с черными сапфирами и кроваво–красными рубинами; агатовые медальоны, украшенные камеями родителей Рене; брошь с большим черным хрусталем, окруженным рубинами, с эмблемой дикобраза — гербом короля Людовика XII; еще одна брошь с россыпью мелких черных турмалинов, изображающих бретонского горностая на поле из бриллиантов; ожерелья и браслеты в тон с кулонами в виде золотых геральдических лилий и маргариток, украшенные рубинами, перламутровыми белыми и черными жемчугами и сверкающим турмалином; наконец, четки из ограненных огненных опалов, черного янтаря и гранатов в золотой оправе.
Рене выразительно закатила глаза, когда Адель ссыпала все драгоценности себе в подол.
— Разве сегодня утром я выступаю перед английским парламентом или присутствую на собственной коронации? — язвительно поинтересовалась она.
Но старая камеристка лишь презрительно фыркнула в ответ.
— Вы — принцесса Франции, герцогиня, владеющая огромными и богатыми доминионами. Поэтому и выглядеть должны соответственно. Фамильярность порождает презрение, а вы вели себя чересчур уж фамильярно с некоторыми совершенно ничтожными личностями при этом дворе.
— Господи! — рассмеялась Рене. — Неужели ты думаешь, что я влюбилась в Майкла Деверо? Ха! Я всего лишь играю с ним.
Адель скривилась и бросила на свою подопечную хмурый взгляд.
— Не будьте слишком самоуверенной. Он тоже может начать играть с вами. — И старая камеристка очень похоже изобразила игривый смех, которым давеча весь вечер заливалась Рене в присутствии Майкла.
Принцесса вспылила.
— Вот, разогрей лучше воск. Я должна закончить начатое.
— У Элизабет Лэнгхам не было сына. Она умерла от бубонной чумы через три месяца после того, как наш отец женился на ней, — внушал сестре Уолтер, провожая ее в часовню францисканцев в Гринвиче. Какой бы ни была погода, присутствие на мессе с их величествами считалось обязательным.
Мэг нахмурилась.
— А как ты объяснишь наличие у него татуировки на запястье, о которой говорил мне Стэнли? Люди не впрыскивают себе под кожу краску просто ради удовольствия. Более того, родовой герб Деверо вышел из фавора, после того как король Ричард Третий проиграл битву за трон Генриху Тюдору. Зачем же выставлять себя напоказ как сына погибшего предателя, лишенного к тому же всех гражданских и имущественных прав? Думаю, наш отец хотел, чтобы он…
— Сэр Джон умер в том же году, что и его вторая жена. У него просто не было времени зачать и вырастить сына.
— Ты утверждаешь, что Майкл — самозванец, забывая при этом о несомненном физическом сходстве. Он ведь вылитый отец, только глаза у него голубые.
— А я говорю, что он — сын шлюхи, зачатый в грехе и в нем же выросший! — взорвался Уолтер. — Мошенники авантюрист!
Мэг недовольно поджала губы.
— Он мне нравится. И я с ним встречусь.
— Мэг! — вскричал Уолтер, пораженный до глубины души. — Ты осмелишься ослушаться меня в таком деле?
— Ты полон ненависти, Уолтер. А это не то качество, которое король ценит в людях своего круга.
— Да что тебе известно о людях королевского круга? — злобно оскалившись, прошипел ее брат. — Что же касается твоего приятеля Стэнли, то я не одобряю твой выбор. Ты можешь и должна найти себе кого–нибудь познатнее. Например…
— Уолтер, я не желаю тебя больше слушать. Не желаю, и все тут.
Майкл ни разу не пропустил мессу, на которой непременно присутствовали их величества вместе со своими приближенными. Подобно пугливому неофиту, он всегда приходил вовремя, шепча молитвы с торжественностью и серьезностью, которым позавидовал бы и сам епископ. Он не мог позволить себе ошибиться. Язычников в Англии по–прежнему жгли на кострах.
Хотя дремучее невежество юноши относительно основных постулатов христианского вероучения способно было поджечь огромную вязанку дров под его ногами, спасение плоти, если уж не духа, пришло к нему в виде тройственной благодати: безупречного владения латынью, украденной Библии и мелких подробностей церковной службы, которые ему некогда растолковал в Ирландии один священник.
