Дэвид Геммел - Македонский Лев
Больше идти было некуда, и он зашагал к широкой двери и постучал кулаком по дереву.
Слуга отвел его к спартанцу, который сидел во дворе и пил разбавленое водой вино. Мотак заставил себя поклониться новому господину. Парень пристально посмотрел на него — казалось, его ясные синие глаза смотрят Мотаку прямо в душу.
— Что случилось? — спросил спартанец.
— Ничего… господин, — ответил фиванец. — Я здесь. Каковы будут приказания? — Его голос был монотонным и безжизненным.
Спартанец наполнил кубок вином и протянул его Мотаку. — Сядь и выпей это.
Мотак опустился на скамью и выпил вино залпом, чувствуя расходящееся по телу тепло от напитка.
— Поговори со мной, — сказал спартанец.
Но у Мотака не было слов. Он опустил голову, и слезы потекли по его щекам, скрываясь в бороде.
***Мотак не мог заставить себя говорить об Элее, но он хорошо запомнил, что спартанец не приставал к нему с расспросами. Юноша дождался, пока прольются тихие слезы Мотака, а потом позвал его поесть и предложил еще вина. Они сидели вместе и молча пили, пока Мотак не опьянел совсем.
Тогда спартанец отвел своего нового слугу в спальню в задних покоях дома и там оставил его.
С восходом солнца Мотак пробудился. На стуле висел новый хитон из зеленой ткани; мужчина встал, умылся, переоделся и стал искать Пармениона. Спартанец ушел бегать на поле для состязаний, сказал ему другой слуга. Мотак отправился за ним туда и сел у Могилы Гектора, наблюдая как его новый господин усиленно бегал по длинной круговой дорожке. Он отлично движется, подумалось Мотаку, невозможно разглядеть, как его ноги касаются земли.
Больше часа Парменион продолжал бежать, пока его тело не покрылось потом, а мышцы не заныли от усталости. Тогда он замедлился и затрусил к Могиле, махая Мотаку рукой и открыто улыбаясь.
— Хорошо поспал? — спросил он.
Мотак кивнул. — Это была удобная постель, а вино как ничто другое приносит человеку сладкие сны.
— И как, они правда были сладкими? — мягко спросил Парменион.
— Нет. Ты неплохой бегун. Я еще не видел никого лучше.
Парменион усмехнулся. — Где-нибудь есть кто-то лучше, всегда найдется такой. — Он начал расслабляющие упражнения, осторожно растягивая мышцы икр, опираясь на камень Могилы.
— Ты собрался бегать еще? — спросил Мотак
— Нет.
— Почему же тогда ты снова разминаешься?
— Мускулы перенапряглись от бега. Если их не растянуть, их сведет судорогой; тогда я не смогу бегать завтра. Мне бы не хотелось сегодня утром встретить поджидающих в засаде недоброжелателей, — добавил он, сменяя тему.
— Они вернутся, — заверил Мотак. — Есть люди, крайне заинтересованные увидеть тебя мертвым.
— Не думаю, что меня будет легко убить, — ответил Парменион, растянувшись на траве. — Хотя это и звучит самонадеянно.
— Ты не спросил, кто нанял меня для твоего убийства, — сказал Мотак.
— А ты мне скажешь?
— Нет.
— Вот почему я тебя не спросил.
— Кроме того, — добавил рыжебородый слуга, отворачивая голову, — у тебя хватило милости не спрашивать, почему я плачу. За это я тебе благодарен.
— Мы все испытываем печаль, друг мой. Однажды кое-кто сказал мне, что все моря на свете — это Слезы Времени, пролитые по любимым, которых потеряли. Может, это и неправда, но мне нравится такое сравнение. Я рад, что ты вернулся.
Мотак уныло улыбнулся. — Не понимаю, почему я так поступил. Я не собирался.
— Причина не имеет значения. Пойдем, вернемся в дом и позавтракаем.
Когда они дошли до последнего поворота, Парменион вытянул руку, останавливая Мотака. Выглянув из укрытия, спартанец посмотрел на улицу. Перед крыльцом снова были вооруженные люди, и Парменион поджал губы, когда гнев охватил его, но он справился с поднявшейся яростью, сделав глубокий вдох. — Выйди к ним, — сказал он Мотаку, — и объясни, что только что видел, как я бегал на тренировочном поле, и никого вокруг не было. Ты даже не погрешишь против истины, сказав это.
Рыжебородый фиванец кивнул и выбежал к ожидавшим. Парменион присел за низкой стеной и дождался, пока они пробегут мимо; потом встал и подошел к ожидавшему Мотаку.
— Теперь давай перекусим, — сказал Парменион.
Эпаминонд покинул дом прошлым вечером, однако до сих пор не возвращался. Его слуги не могли или не хотели говорить, куда он отправился, так что Парменион и Мотак сели завтракать не дожидаясь хозяина дома.
— Не должен ли я находиться с ними? — спросил Мотак, когда слуги вносили еду.
— Еще нет, — ответил Парменион. — Мы должны получше узнать друг друга. Ты был когда-нибудь слугой?
— Нет, — признался Мотак.
— А у меня никогда не было слуг.
Мотак вдруг усмехнулся и покачал головой.
— Что тебя так забавляет? — спросил Парменион.
Фиванец пожал плечами. — Когда-то у меня были слуги. Я могу научить тебя, как с ними обращаться.
Парменион широко улыбнулся. — Я справлюсь без инструкций. У меня не так много вещей, так что забота о моей одежде не обременит тебя. Мой режим… спартанский чтоли? У меня мало запросов. Но мне нужен кто-то, кому я могу доверять, и с кем мог бы разговаривать. Так что давай для начала назовем тебя не слугой, а иначе — ты будешь моим компаньоном. Как это звучит?
— Я был у тебя в услужении всего один день и уже получил повышение. Смотрю, работа с тобой открывает большие перспективы. Но дашь ли ты мне еще один день, прежде чем я присоединюсь к тебе? Есть дело, которое я должен завершить.
— Конечно. — Парменион пристально посмотрел на него. — Это… дело… могу ли я тебе в нем как-то помочь?
— Нет. Я справлюсь сам.
Мужчины закончили завтрак, и Мотак вышел из дома и направился через главную площадь к Тропе Мертвых. Он заплатил пожилому человеку двенадцать драхм и указал ему дорогу к своему дому.
— Я буду там на закате, — сказал он этому человеку. — Позаботься, чтобы плакальщицы кричали громче.
Мотак вернулся домой и переоделся в старый хитон: когда-то он был красным, но полинял до розового, цвета заката. Он ждал около часа, пока не пришли женщины. Их было трое, все одеты в траурные серые одежды. Он оставил их готовить Элею к церемонии, потом подпоясался мечом и кинжалом и отправился обратно на главную площадь.
Элея ушла. Ничто не могло ее теперь вернуть, но он надеялся, что она обрела счастье на том свете, воссоединившись с родителями. А он будет скучать по ней — и никогда ее не забудет. Он знал, многие мужчины вновь женились через какое-то время после смерти жены. Но только не Мотак.
