Анатолий Брусникин - Девятный Спас
И вспомнил, как она помирала: долго и тяжко, но без горечи, радостно. Всё повторяла: наконец-то, наконец-то, поскорей бы уж.
— Ведьма она была иль нет? — выпытывал у немногословного друга Никитин.
— Кто ее знает…
Сама она Илейке так говорила: «Несчастная баба, которая одинокая, завсегда ведьма». Ей видней, Бабиньке. Сам-то Илья про баб мало понимал.
Одно всё-таки захотелось рассказать. Про это Ильша часто думал, только поделиться было не с кем.
— Помнишь? Как она в нарядное переоделась и завопила, когда я кольцо скрал?
— Ещё бы не помнить. Мне тот вопль сколько лет снился. Что за кольцо-то было? Вправду волшебное?
— Обыкновенное. Венчальное. Мельник здешний её суженым был. Давным-давно, когда Бабинька ещё в девках хаживала. Отец хотел её за прасола богатого выдать, а она за прасола не желала. Бегала тайно на мельню. И поп их повенчал тоже тайно. В ту саму ночь, как они повенчались, гроза была. Ну, жениха молоньей и убей. Прямо у Бабиньки на глазах. Надо думать, тогда-то она в рассудке и стронулась. Закопала суженого на берегу, где пригорочек. Цветы посадила. И с тех пор, как гроза надвинется, сюда ходила. Много-много лет. Убор свадебный наденет, кольцо венчальное на палец. Сядет на пригорок под дождь, улыбается. Ждёт, тово-етова, не пришибёт ли её тоже молоньей. Я сам сколько раз это видел… Вон оно как в жизни бывает, Митьша. Невеста жениха на шесть десятков лет пережила.
Задумались друзья, помолчали.
Молчать Илейке было лучше. Он после Бабинькиной смерти, бывало, по неделям ни слова не произносил. Вовсе б говорить разучился, если б не Василиска. Поэтому первый от тишины устал Дмитрий.
— А что это у тебя чудно так? — спросил он, с любопытством оглядываясь. — Оконце само открывается, печка. Кувшин вон на нитке зачем?
— Для удобства. Лежишь, пить захотел — вона.
Ильша показал, где потянуть за верёвочку, чтоб из кувшина прямо в рот медовая вода пролилась.
— На кресле колёсном за всякой мелочью ездить скуплю. У меня тут всюду, тово-етова, рычажки разные, проволоки, тяги.
Отпер-запер засов на двери, потом саму дверь — всё это, не вставая из кресла. Завёл крутяное опахало на потолке, для жаркого времени. Сам придумал: накручиваешь жилу на барабан, зажимаешь; если отпустить, она лопасти вертит, долго.
Тоже и масляную лампу на стене зажёг-потушил. Это была штука похитрей, долго объяснять. Митька только ахал.
— До чего ж ты искусен в полезных затействах!
— А куда мне податься? Бог, Он ведь как? Если у тебя чего отобрал, то вдвойне вернет. Слепой так слышать научается, что ему, тово-етова, и глаз не надо. У Бабиньки вон суженого прибрал, зато дар ей послал исцелительный. Сколько она за шестьдесят лет народу вылечила? И мне, дурачку малолетнему, всё повторяла: на кой тебе ноги, если у тебя есть руки и голова. — При этих словах Илья сначала постучал себя по темени, а потом предъявил руки, которыми мог переломить полено, а мог и собрать часобойное устройство, которыми в последнее время сильно увлекался. — В ногах, Митьша, одна суета. Не дают остановиться, подумать. А если человек на одном месте обретается, то дело найдется и рукам, и голове. Я мужик ленивый, зазря работать не люблю. Вот и удумываю себе всяки-разны облегчения…
— Ты-то ленивый? — усмехнулся Дмитрий. — Ух! А что это вон там, в углу, за самострел чудной? Покажи!
И попробовал приподняться, но Илья уложил друга обратно на подушку.
— После. Окрепнешь, встанешь — всё покажу. А сейчас я тебе каши-толкухи с орехами и медом намну. Бабинька говорила: молодого и лечить неча, давай ему спать поболе и жрать посытней, всё само заживет. Заживай, Митьша. Будем вдвоём лесовать.
И стали они жить вдвоем.
В первый же день Илья уехал куда-то на своём кресле, приводимом в движение посредством рычагов и хитрых зубчатых колесиков. Вернулся только к вечеру, сильно мрачный.
Это он наведался на хутор, к знакомому пасечнику, для которого делал какие-то особенные ульи. Пасечник продавал мёд и воск по всем окрестным сёлам.
— Плохие дела, Митьша. Во всей округе только и толкуют, что о вчерашнем. Одно только хорошо…
Побледнев, Дмитрий сказал:
— О плохом догадываюсь. Степаныча при мне карла какой-то зарезал. Тятя тоже?..
— И ещё троих мужиков побили насмерть. В Аникееве с ночи вопль да плач — не только по убитым. На ворота ваши сургуч поклеили. Сказано, отпишут вотчину на государя. За вами, Никитиными, людям хорошо жилось. Что дале-то будет?
Скрипнув зубами, Митьша спросил:
— Ну, а хорошего что?
— Объявлено, что государев преступник Митька Никитин наказан Богом. Принял лютую смерть, задавлен землёю. Поминать тебя в церкви не велено. Это вот жалко. Кого при жизни отпевают, долго живёт, — попробовал Илейка подбодрить друга, но шутить у него не очень получалось, что в детстве, что ныне. Не повеселел Митя.
— Ничего-то у меня теперь не осталось. Ни отца, ни вотчины, ни рук.
— Руки оживут, куда им деться? А будут руки, будет всё, что пожелаешь. Если, конечно, к ним в придачу голова имеется.
На второй день Дмитрий сумел донести до рта ложку. На третий удержал ковш с молоком. На четвертый у больного спал жар. На пятый встал и пошёл.
— Тут вот у меня лодка, невод закидывать, — показывал Илья своё мудрёное хозяйство. — Сама по заводи кругом ходит. Вишь, кормило на канат поставлено? Швы на лодке особой смолой прохвачены.
Ещё показал, как нажатием потайной пружины над плотинным провалом, где вода льётся вниз, выдвигается не широкий, но крепкий мост.
— Без меня никто не пройдёт с берега на берег. На кой ляд мне надо, чтоб чужие шлялись?
Много тут было всяких чудес, одно другого искусней.
— К царицыныму бы тебя двору, в Измайлово, главным механикусом. То-то деньжищи бы грёб.
— На что мне деньжищи? У меня и так все, что надо, есть. А цариц да царей я, тово-етова, не люблю. Проку от них мало, а расход обчеству большой.
Никитин не согласился.
— Это как тулово голове рекло: «Я потею, утружаюся, ногами хожу, руками страдничаю, а ты высоко сидишь, ешь-пьёшь, языком болтаешь, да ещё мною приказничаешь. А ну тебя совсем!» Вот что такое обчество без царя.
— Может, оно и так. — Ильша подумал. — А может, и не так. Голова, она тож разна бывает. Бывает и пустая. «Без царя в голове» — как раз про такую сказано.
Спорили они между собой часто. Митьша говорил много, легко впадал в горячность. Илейка отвечал немногословно, но веско. К согласию почти ни в чём не приходили, но дружбы это не портило.
Руками Дмитрий и неделю спустя мало что мог делать еле сам себя обихаживал. Но всё же, чем умел облегчал жизнь безногому калеке: нетяжёлое с места на место перенести; сходить утром посмотреть, не прихватило ль рыбный садок льдом; проверить капканы на зайцев.
