Александр Голованов - Дальняя бомбардировочная...
Решаем из бортпайка взять шоколад и галеты, а остальное все выбросить. В пистолеты — по девять патронов, двигаться будем только ночью, а днем отдыхать. Я снял унты и забросил их в овраг, а надел сапоги, которые взял с собой. Пошли на восток. Стала болеть ушибленная нога, в горячке сначала не чувствовал. Хотя давно не ели, голода не было. Вышли на дорогу и втихомолку пошли по ней в неизвестность… Сколько прошли, не помню, но чувствовалось, что скоро будет деревня. Не доходя до деревни, наткнулись на патруль. Чичерин шарахнулся в сторону, а мы трое ускоренным шагом пошли дальше. Итак, нас осталось трое: Дмитриенко, Хицко и я. Искать в этой темноте Чичерина было бессмысленно. Мы уже определились, что находимся на занятой немцами территории. До деревни шли уже осторожно. Но вот дальше идти нет сил, надо отдохнуть. В деревне тихо. Постучались в окно одной хаты, хозяйка пугнула нас, чтобы по ночам не шлялись.
Смотрю, недалеко сарай для скота. Забрались на сеновал, зарылись в сено. Поспим немного, а там пойдем к линии фронта. Сон не идет, холодно. Но все же усталость берет свое. Только задремали, сквозь сон слышу разговор. Подъехали на подводах немцы и распрягают лошадей. Ребята тоже проснулись. Лежим тихо. Немцы распрягли лошадей и ушли в хату. Полежали немного, послушали, тихо, сено пахнет хорошо, лежать на нем мягко и тепло, но надо, пока не поздно, покидать это место. Слезли с сеновала и осторожно выбрались из деревни. Остаток ночи двигались на восток, к утру вышли к огромному полю, с которого была убрана пшеница, а снопы сложены в крестцы. Решили день провести в одном из них, отдохнуть и разведать окружающую местность. Разобрали снопы и забрались внутрь. Спали, очевидно, долго — усталость взяла свое. Поели галет и шоколаду — захотелось пить. Стали осматриваться — невдалеке проходит большой шлях, по нему движения нет, комья замерзшей земли, вдалеке стоят неубранные снопы, но вертикально. [139] И вдруг эти снопы приподнялись вверх, затем пошли, а потом побежали, да прямо в нашу сторону, примерно штук сорок. Вот это „пироги“! Сидим и смотрим, что дальше будет. Бежать некуда. Все же нас трое, будем отстреливаться. Неужели, думаю, обнаружили нас. Но какой им смысл маскироваться, когда они могли нас и сонных взять. В голове путаница. Однако защищаться будем до последнего. Сидим, ждем. Не добегая до нас метров двухсот, снопы остановились, сошлись вместе. Солдаты сбросили с себя эту маскировку, построились и пошли в другую сторону. Мы вздохнули облегченно — еще раз пронесло…
Была вторая половина дня, и мы решили идти дальше. Населенных пунктов вблизи не видно. К вечеру подошли к лесу, по которому шли почти всю ночь, правда, под утро вздремнули немного. Одеты были тепло, так и шли в летном обмундировании со шлемами на головах. Утром дорога привела нас к лесничему, который жил в большом рубленом доме. Зашли, хозяин был дома. Маленьким ребятам дали шоколаду и пачку галет. За несколько суток первый раз напились хорошей воды. Начали расспрашивать хозяина, как ближе пройти к линии фронта, минуя деревни. Он рассказал, и мы тронулись в путь. Идем по дороге молчком, неожиданно зашли в деревню, прямо на центральную улицу, как глянули — слева, метрах в двухстах, стоят немцы и смотрят на нас. Что за чудо — так они, наверное, подумали, — три человека в странной одежде идут смело среди бела дня. Я сразу принял решение — пересечь улицу с ходу, так как впереди была возвышенность и небольшой лесок. Там наше спасение! Говорю ребятам на ходу: „Идем, не останавливаясь и не оглядываясь, прямо на лесок“. И только наша решительность, очевидно, ввела немцев в заблуждение, и они не стали нас преследовать.
Зайдя в лесок мы оглянулись — немцы не преследуют. Прибавили шагу и пошли дальше, проклиная лесничего за его предательство. Где-то далеко слышна стрельба. На пути у нас — опять деревушка и большой стог сена. Еще светло. Решили переодеться в гражданскую одежду, так как, очевидно, скоро будет линия фронта. В деревню решили зайти, как только стемнеет, а пока из небольшого кустарника под оврагом понаблюдать за ней. Спустились в овраг и пошли по нему. Он привел нас к мастерским, где немцы ремонтировали танки. Значит, линия фронта близко. Вернулись назад, с западной стороны поднялись наверх и пошли вдоль оврага. Впереди большое поле и, очевидно, недалеко железная дорога. Смотрим, из-за бугра появляется подвода, за которой идут несколько наших пленных, охраняемых немцами. Надо уходить, пока не нарвались. Глянул вправо, а там в трехстах метрах стоят два немца и смотрят на нас! Разворот на 180 градусов, спокойным шагом идем вдоль оврага (он был полудугой), пока лес не скрыл нас от чужих взоров. Где спрятаться? Наконец, нашли вымоину от паводковых вод, по которой вода стекала в овраг. [140] Вымоина как окоп. Сидим, ждем. Проходит двадцать, тридцать минут. Все тихо, и вдруг слышим нарастающий знакомый звук авиационного мотора. Высунул голову из „окопа“, смотрю — летит бреющим Су-2. „Эх, — думаю, — знал бы, что мы здесь, верняком сел бы и забрал нас“. Но он промчался… Преследования нет. Опять пронесло. Очевидно, немцев смутила наша одежда и выдержка. Стоило бы нам побежать — и конец.
Решили больше не рисковать, а идти к стогу сена, зарыться в него и переждать до вечера. Вечером переодеться. Заглянули в овраг, видим — в него спускаются четверо в гражданской одежде. Мы разошлись подальше друг от друга, на всякий случай. Трое остановились, и один идет прямо на нас. „Здорово, братцы! — говорит торопливо. — Мы видим, что вы сбитые летчики, бросайте эту робу, переодевайтесь в гражданское, будут спрашивать, говорите, что из-под Харькова — рыли окопы. Мы десантники, нас разбили, вот и пробираемся в тыл“. Подошли остальные трое. Я рассказал им, что произошло с нами, объяснил обстановку, и мы разошлись в разные стороны. Десантники — десантниками, а там кто их знает… Я им сказал, что до вечера будем сидеть в стогу сена, а сами сразу же решили идти в деревню — переодеться.
Понаблюдали за деревней часа два — все тихо. Заходим в первую хату, хозяин — дома, на стене портрет парня в форме старшины Красной Армии, выполненный красками. Я рассказал хозяину, кто мы и что просим. Он говорит: „Одного переодену, а двое пусть идут в другие хаты и там переоденутся“. Через час пришли Дмитриенко и Хицко. Но какая на них была одежда! Мне было легче, так как на мне были гражданские брюки и хорошие сапоги. А у них на ногах опорки. Мне дали стеганую фуфайку и холщовую рубаху. На голову шапку, которую, как говорил хозяин, носил еще прадед.
Посмотрели в окно. Примерно в километре от нас немцы на подводах возили сено. Хозяин сказал, что немцы скоро закончат возить и мы сможем идти прямо от дома к мосту на реке. Справа будет деревня, на нее и нужно держать путь, а через реку перевезут на лодке ночью. Распрощались с хозяином. Пистолет я засунул за пояс брюк, запасную обойму — за голенище, и тронулись… Спустились в пойму реки и пошли к деревне, смотрим, а там немецкие танки. Слева еще деревня и примерно в полукилометре мужчина режет серпом траву — осот, а по дороге, вдоль берега, движется группа людей. Я послал одного из своих ребят узнать, что за люди и куда идут. А мы двое, потихоньку, пошли по направлению к мужчине. Посланец наш нас догоняет и говорит, что эти люди возвращаются домой, что их часть разбита. Разговариваем на ходу, а мужчина с серпом, когда до него осталось метров десять-пятнадцать, говорит: „Около меня не останавливайтесь, спрашивайте и идите“. [141] На вопрос, как пройти на тот берег и кто в деревне, ответил: „В той деревне, где танки, стоит штаб немецкого батальона. А в этой деревне человек двести немцев, пройти на тот берег можно только мимо часового, только там река замерзла. В другом месте не пройдете, река быстрая, а лед тонкий“.
