Александр Старшинов - Центурион Траяна
Отсюда же, из Сирмия, уходила дорога к данубийскому лимесу, по которой мчались гонцы с приказами Лаберию Максиму и возвращались обратно – с ответами наместника. Сюда же через Византий и Вифинию прибывали гонцы из восточных провинций Империи – огромные владении требовали постоянного внимания. Здесь находись склады вооружения и продовольствия. Отсюда, из Сирмия, можно было хозяйским оком окинуть соседние провинции, призванные обеспечивать и снабжать Дакийскую кампанию. Судя по донесениям, многое в этих провинциях было как-то бестолково. Ремонтировали и строили не то, что было потребно в первую очередь, закупали ненужное, подворовывали. Но главное, чем должен был заняться император, если он вообще хотел оставаться в ближайшие годы императором, – это разработать план летней кампании, разработать так, чтобы не застрять зимой в горах и разгромить Децебала, прежде чем на деревьях начнут желтеть листья. Заставить дакийского царя покориться, стать союзником, но главное – заставить заплатить, наполнить наконец пустую римскую казну дакийским золотом.
Посему почти каждый день собирался императорский совет, каждый день мчались гонцы в Виминаций, Аквилею и Рим, каждый день (или почти каждый) император выписывал новые векселя, утверждал сметы и делал заказы на оружие и машины.
Так что от охоты императору вскоре пришлось отказаться. Под мутные волны государственной переписки попал и Адриан, получив ворох написанных на лучшем пергаменте отчетов о заседаниях сената, подробные перечисления, что, кто и как именно сказал, кто кого поддержал, кого осудили или оправдали этой зимой в Риме. «Ни головы, ни ног в болтанье вашем»,[95] – приговаривал Адриан свою любимую фразу из «Ослов» Плавта, разбирая сии документы.
Вечерами обычно все общество собиралось у Траяна, обедали в семейном кругу. Траян много пил, Адриан старался не отставать. Изгнанные Домицианом философы, осевшие в этих местах, полугреческих, полуварварских, полуримских, к которым Траян был равнодушен, но которых так обожал слушать Адриан, развлекали гостей императора за столом.
Днем молодой честолюбец хотя бы на час заглядывал к Плотине.
Адриан всегда любил и уважал жену императора, именно уважал – как мать. Она была добропорядочна и скучна. С ней можно было рассуждать о литературе и даже – о философии. Плотина с удовольствием пускалась в путаные и невнятные рассуждения на всевозможные темы. Траян не тот человек, с которым можно устраивать философские диспуты, так что в собеседники она выбрала себе Адриана и всячески покровительствовала двоюродному племяннику мужа, как будто он был ее родным сыном. С каждым годом эта привязанность лишь усиливалась, и Адриан замечал, как порой туманится взгляд немолодой женщины – ничего от вожделения – лишь тихая печаль и мечта о невозможном – об обретении ребенка вот так через родство душ, а не родство крови. Даже прикосновение племянника к тетке могло быть лишь дружеским и сыновним. Любой намек на большее если не оскорблял ее, то смущал.
Однако эти встречи не оставались незамеченными недоброжелателями Адриана. И в Сирмии пополз мерзкий слушок, что Адриан посещает не только комнаты матроны, но и ее ложе. Плотине, разумеется, все эти слухи передавали, она выслушивала их, не опровергая, но на лице ее появлялось выражение мучительного недоумения. Траяна она не просто любила – боготворила. Она прощала императору его слабости, а он взамен позволял ей многое – не только покровительствовать писателям и философам – чем он и сам порой баловался, – но и вмешиваться в государственные дела, если, конечно, это не касалось вопросов военных.
Здесь, в Сирмии, Плотина создала небольшой кружок из местных любителей что-то сочинять и находила их общество приятным, тогда как несчастный Адриан зевал, рискуя вывихнуть челюсть.
В общем, Паннония была типичной провинцией, а Сирмий – ее типичной столицей, не хуже и не лучше прочих.
* * *Полный круглолицый человек, закутанный в шерстяной плащ, кряхтя, вылез из спальной повозки и огляделся. Увиденное его явно не вдохновило. Перед ним был город, но город не греческий, а скорее варварский, чуть-чуть краше, нежели канаба при лагере. Во всяком случае, так показалось человеку, который месяц назад отплыл из Александрии Египетской. А была ли вообще Александрия, не пригрезилась ли она в часы тягостной путевой дремы – город над бухтой с зеленой водой, Маяк, это одно из семи чудес света, библиотека, Музей, дворцы, сады…
Круглолицый вздохнул и по привычке ущипнул себя за завиток короткой черной бороденки.
Выглядел он не слишком воинственно, хотя по его виду можно было предположить, что, возможно, в юности ему довелось повоевать. Но немало лет миновало с тех пор, как он сменил военный плащ на теплый хитон из дорогой шерсти. Впрочем, в этих местах зимой в хитоне не особенно пощеголяешь, требовалось либо надевать меховую куртку, либо накидывать меховой плащ. Вновь прибывший закутан был в длинный плащ, подбитый мехом.
Кто бы ни был приезжий, но римляне считали его важной птицей – путешествовал он в дорогой спальной повозке с откидным верхом. В это время года верх никто, разумеется, не откидывал, и почти всю дорогу грек провел в постели среди мягких подушек. Кроме спальной повозки были еще две повозки грузовые, а от самого Диррахия до Сирмия грека сопровождала целая турма верховых. Места здесь были неспокойные, особенно зимой, но на путников с таким эскортом разбойники не осмелились напасть.
«В Александрии сейчас просто-таки жара…» – с тоской подумал грек.
– Филон! – окликнул его высокий широкоплечий римлянин, одетый в шерстяную тунику и поверх нее – в анатомический панцирь, начищенный до блеска, с накладками из позолоченной бронзы.
– Адриан! Ох, что это такое? – Филон махнул в воздухе полной рукой, обводя почти с ужасом постройки из дерева и светлого туфа. – Что это?
– Сирмий… город, столица Паннонии, если тебе известно.
– Город… о, беда!.. И это город?! А баня-то есть!
– Баня, конечно, имеется.
– Немедленно в баню… немедленно… – пробормотал Филон. – Где она?
– Может, сначала пойдем все-таки ко мне? Уже приготовлены для тебя и твоих людей комнаты. Разгрузим повозки, а уж потом в бани. Надеюсь, груз не пострадал?
Филон посмотрел на Адриана с тоской.
– Это долго?
– За час управимся.
– Час… – пробормотал Филон, как будто речь шла о годах или даже десятилетиях. – Верно, рабы у тебя, Адриан, совсем разленились. Ты их хоть сечешь для острастки?
– Я их заставляю учить панегирик императору Траяну, произнесенный Плинием[96] в Сенате. А потом вечерами за обедом они читают куски. Это действует эффективнее розог.
