Наталья Павлищева - Ледовое побоище
А Глеб поговорить любил… вернее, порассуждать. И знал все обо всех, кроме разве нас с Вятичем. Вот и сейчас он принялся делать выводы из собственного сообщения.
– Кто в Каракоруме власть возьмет?
Мне вдруг стало смешно, мы в своем двадцать первом веке полагали, что во времена оно вести распространялись со скоростью пешехода и никому в голову не приходило вести рассуждения на тему политики, тем паче чужого государства. Послушали бы Глеба, поняли, что политтехнология не вчера родилась.
– Кто?
– А… вот это и задача! А знаешь, отчего этот Угедей помер?
– Не знаю.
Хитрющие глазки Глеба говорили, что уж он-то знает что-то такое, отчего я просто рухну. Вятич, видно, уже слышавший новость, усмехнулся.
– От пьянства.
– Так уж и от пьянства? У них же запрещено вино пить?
– У кого это? – вытаращил на меня глаза Глеб.
– Ну… у этих… монголов…
Я уже не была уверена в своих познаниях монгольского быта. Но мне всегда казалось, что у мусульман распитие спиртных напитков запрещено Кораном. Разве не так? Хорошо, что не успела поинтересоваться, Вятич опередил:
– Это у мусульман запрещено, Настя, а у монголов пока нет.
– Спился, значит?
– Не… башкой о косяк стукнулся по пьянке.
– О какой косяк, у них же юрты?
– Он хан, и у него не юрта, а дворец, – Глеб втолковывал мне, как неразумному дитяти.
– Глеб, вот скажи мне, откуда ты все знаешь? И про монголов, и про рыцарей, и про всех остальных.
– Про рыцарей от Вятича, а про Угедея от купцов. Зря князь купцов не слушает, больше них никто не знает. Караван пришел.
– Откуда, из Каракорума в Новгород?
– Нет, сначала из Китая в Хорезм, оттуда в Сарай, потом…
Глеб подробно описывал путаный маршрут торговых караванов, а у меня закралось сомнение:
– И вот это все один караван?
– Не… один купец рассказал другому, тот третьему, тот дальше…
– Ага, и переврали при пересказе каждый понемногу.
Глебу стало очень обидно за купцов, даже надулся.
– Купцы не врут. Чего им про ханов врать-то?
Логично, про ханов врать ни к чему, это не про свой товар.
Услышав такую сентенцию из моих уст, собеседник снова обиделся:
– Ты, Настя, не с теми купцами зналась, видать. Купцы вообще не врут. Нельзя, один раз обманет, навек доверие потеряет.
А вот это верно, нет, не про обман и доверие, а про не тех купцов! Я точно общалась не с теми, в мое время в торговле принцип прямо противоположный: «не обманешь – не проживешь». Это потому, что купцов извели, осталась одна торговля, в ней обманывают одни, те, что ближе к поставкам, а отвечают другие, те, что ближе к потребителю.
От размышлений о несовершенстве современной мне торговли отвлекли размышления Глеба о новом хане Каракорума.
– Сказывают, там борьба идет между вдовой Угедея Туракиной и ее министрами, даже прогнала кое‑кого. Ух и свирепая баба, сказывают…
При этом имени у меня всколыхнулось что-то внутри, воспоминание явно было связано с чем-то не слишком хорошим. Вот как плохо не знать историю.
– Угедей вроде внука вместо себя завещал, а она сына норовит посадить, Гуюка поганого.
– Кого?
Это имя я знала хорошо, мы знатно досадили тогда Гуюку до Козельска, а потом и возле города тоже покоя не давали. Именно Гуюку я собиралась отправлять золотую пайцзу Батыя с рассказом о тавре на… некотором месте. Батый с Гуюком как кошка с собакой, и если теперь Гуюк будет Великим ханом, то Батыю крышка!
Расклад с приходом к власти смертельного врага Батыя лично меня устраивал вполне. Очень даже устраивал! Чем хуже Батыю, тем лучше мне.
– Туракина – мать Гуюка?
– Да, пока нового хана не выбрали, она всем заправляет. Вон князя Ярослава Всеволодовича, отца нашего князя Александра, к себе вызвала. А зачем?
У меня ухнуло все внутри. Вспомнила, откуда знакомо имя. Это Туракина отравила князя Ярослава в Каракоруме! Ах ты ж змея! Неужели в мире нет приличных людей? Только я вообразила, что нашла соратницу по борьбе с Батыем, как выяснилось, что это та самая гадина, что собственноручно преподнесла отцу Невского отраву на пиру. Нет, с такой я даже против Батыя сотрудничать не хотела. Обойдусь.
– Нельзя князю Ярославу туда ездить, опасно.
Пусть сама свой яд пьет, я даже князю Александру скажу, чтобы отсоветовал отцу в Каракорум отправляться.
– Вот и я говорю, что опасно. Так нет ведь, едет!
– А куда он денется? – это Вятич. – Если не хочет снова увидеть под стенами Владимира тумены Гуюка, то поедет. И подарки дарить будет, и кланяться. Нет сейчас сил, Настя, одному от монголов и от Европы отбиться.
– Может, к папе римскому съездить, его усовестить?
– И что ему сказать? Давайте вместе бить Батыя? Он ответит, как князю Галицкому, мол, давайте, вы бейте, а мы за вас молиться будем. Можем даже корону даровать, только учтите, что тот, кто наш король, во всем подчиняется папе, а папа как дал корону, так и отобрать может или от церкви отлучить, как императора Фридриха.
– А если крестовый поход против монголов организовать?
– Объявлял уже. Только Батый наплевал и побил всех доблестных христиан с крестами и без, вместе и поодиночке.
– Так что, сильнее зверя кошки нет? Батый самый страшный?
Глеб Михайлович смотрел на меня во все глаза, явно не привык, чтобы женщина разговаривала на такие темы, да еще и так вольно. Но мне было наплевать, я должна понять, что можно изменить в истории Руси, если это вообще возможно.
– Вятич, ты хочешь сказать, что у Невского один выход – дружить с Батыем?
– Да не дружить, зачем он сдался, а заключить союз, чтобы не быть размолотым двумя жерновами. Если хоть этот жернов остановится, он сможет удержать второй, вернее, зная о союзе русских с монголами, те же ливонские рыцари просто не рискнут напасть.
– Добровольное признание ига?
– Знаешь, иногда лучше откупиться, чтобы не отобрали все вместе с самой жизнью.
И все равно я не могла принять вот такое добровольное подчинение Батыю!
– Лучше я его все-таки убью.
– Придет Гуюк.
– И что?
– Да то, что Батыя знаешь как зовут? Саин-ханом, Светлым ханом. А Гуюк прославился своей жестокостью и зверствами.
От возмущения у меня даже перехватило дыхание.
– Нашел светлого хана! Это с каких пор гадов ползучих стали светлыми звать?! Да по нему не просто международный трибунал плачет, для него электрический стул самый легкий приговор!
– Все сказала? А теперь чуть‑чуть послушай. За пять лет до взятия монголами Киев переходил из рук в руки семь раз, и каждый раз дочиста грабился, а жители либо истреблялись, либо уводились на свои земли. Кем, Настя? Своими же русскими князьями. И Рязань Великий князь Юрий Всеволодович сжег дотла, предварительно выгнав оттуда жителей. Твои отец с бабкой, между прочим, именно так все и потеряли, оказавшись нищими во Владимирских землях.
