Александр Дюма - Асканио
— Зачем же уступать! Послушайте, есть одно средство: госпоже д'Этамп понравился Асканио. Она хочет сделать ему заказ и даже просила, чтобы я прислал к ней юношу. Так вот, нет ничего проще: проводите своего ученика во дворец д'Этамп и сами представьте его прекрасной герцогине. Воспользуйтесь случаем и захватите с собой какую-нибудь прелестную побрякушку — вы ведь лучший ювелир на свете, Бенвенуто! Покажите ей драгоценность, а когда увидите, что у дамы заблестели глазки, поднесите вещицу как дань, едва ли достойную ее красоты. Герцогиня примет драгоценность, мило поблагодарит, в обмен сделает вам какой-нибудь подарок, достойный вас, и вернет вам свою милость. Если же у вас будет враг в лице этой женщины, откажитесь заранее от всех своих великих начинаний! Увы! Я тоже был принужден склонить на миг голову, зато потом снова поднялся во весь рост. До тех пор мне предпочитали пачкуна Россо; всюду и всегда его ставили выше меня. Он даже был назначен хранителем короны.
— Вы несправедливы к Россо, Франческо, — заметил Челлини со свойственной ему непосредственностью. — Он — великий художник!
— Вы находите?
— Я в этом уверен.
— Э, я тоже в этом уверен, — произнес Приматиччо, — поэтому-то я и ненавижу его. Так вот, им пользовались, чтобы уничтожить меня. Я польстил ее мелкому тщеславию, и теперь я — великий Приматиччо, и теперь будут пользоваться мной, чтобы, в свою очередь, уничтожить вас. Поступайте же так, как поступил я, Бенвенуто, последуйте моему совету, и вы не раскаетесь. Умоляю об этом и ради вас, и ради самого себя, умоляю во имя вашей славы и вашего будущего! Ведь если вы станете упорствовать, то погубите и свое будущее, и свою славу.
— Переломить себя трудно, — сказал Челлини, хотя было видно, что он сдается.
— Бенвенуто, сделайте это ради короля, если вы о себе не думаете! Неужели вы хотите, чтобы его сердце обливалось кровью, когда ему придется выбирать между женщиной, которую он любит, и ваятелем, перед которым он преклоняется?
— Что ж, будь по-вашему! Ради короля я готов на все! — воскликнул Челлини, радуясь, что найден предлог, благодаря которому не пострадает его самолюбие.
— В добрый час! — сказал Приматиччо. — И вот еще что: само собой разумеется, если малейший намек на наш разговор дойдет до герцогини, я погиб.
— Право, вы можете на меня положиться, — заметил Челлини.
— Если Бенвенуто дает слово, больше ничего не нужно.
— Слово дано.
— Так прощайте же, брат!
— Счастливого пути!
— Счастливо оставаться!
И друзья обменялись на прощанье крепким рукопожатием и расстались, как бы подтверждая свой договор кивком головы.
Глава тринадцатая
Сердце красавицы
Дворец д'Этамп был расположен неподалеку от Нельского замка. Поэтому пусть читателя не поражает, что мы так быстро прошли от замка к дворцу.
Дворец этот находился близ набережной Августинцев и тянулся вдоль улицы Простака-Нищего, переименованной на сентиментальный лад в улицу Приют Для Души. Парадный вход был с улицы Ласточки. Франциск I даровал дворец своей фаворитке с условием, что она согласится выйти замуж за Жака Деброса графа де Пантьевр, а Жаку Дебросу графу де Пантьевр он пожаловал герцогство Этамп и управление Бретанью с условием, что граф женится на его фаворитке.
Король постарался сделать свой дар достойным прекрасной герцогини. Он повелел разукрасить старинный дворец в новейшем вкусе. По мрачному и строгому фасаду здания, словно по мановению волшебной палочки, — а так бывает, когда осуществляются замыслы, подсказанные любовью, — распустились прелестные цветы эпохи Возрождения. И наконец, судя по тому, какое король проявил рвение, стараясь украсить дворец, можно было догадаться, что он сам намеревается проводить там не меньше времени, чем герцогиня д'Этамп. Покои были обставлены поистине с королевской роскошью, и весь дворец убран так, будто предназначался для подлинной королевы, и, конечно, даже много лучше, чем дворец превосходной, высоконравственной женщины, сестры Карла V и законной супруги Франциска I — Элеоноры, с которой весьма мало считались в свете и даже при дворе.
Сейчас утро, и если мы бросим взгляд в покои герцогини, то увидим, что она полулежит на оттоманке, опустив очаровательную головку на свою изящную руку, другой же рукой небрежно играя своими золотисто-каштановыми локонами. Босые ножки Анны кажутся еще меньше, еще белее в открытых туфельках из черного бархата, а платье, ниспадающее небрежными, свободными складками, придает прелестнице неотразимое очарование.
Здесь и король; он стоит у окна, но не смотрит на герцогиню. Он отбивает пальцами такт по стеклу и, как видно, погружен в глубокое раздумье. Он, без сомнения, обдумывает важный вопрос, связанный с приездом Карла V во Францию.
— О чем это вы задумались, ваше величество, и к тому же повернулись ко мне спиной? — наконец спросила герцогиня с досадой.
— О стихах, посвященных вам, душа моя. Они, по-моему, вполне закончены, — отвечал Франциск I.
— О, умоляю, прочтите их поскорее, мой прекрасный коронованный поэт!
— Охотно, — отвечал король с самоуверенностью державного стихоплета. — Слушайте же:
Чуть зарождался день, и в эту поруЯ, стоя здесь, увидел за окномНавстречу мне летевшую Аврору,Путь Фебу означавшую перстом.Но не денницы ослеплен лучомЯ был в тот миг, а локонов каскадом,Улыбкой нежной и лучистым взглядом.И крикнул я богам: — Луны бледнейВы кажетесь с моей любимой рядом!Померкли вы, соперничая с ней!81
— Ах, какие дивные стихи! — воскликнула герцогиня, хлопая в ладоши. — Любуйтесь Авророй сколько вам угодно, теперь я не буду ревновать, ибо по ее милости у меня такие чудесные стихи. Прочтите же еще раз, исполните мою просьбу!
Франциск I прочел еще раз стихи, посвященные фаворитке, чтобы доставить удовольствие и ей, и себе, но Анна не вымолвила больше ни слова.
— Что с вами, душа моя? — спросил Франциск I, который ждал, что его снова похвалят.
— А то, сир, что я нынче повторяю еще с большей уверенностью, чем говорила вчера: поэту менее простительно, чем королю-рыцарю, терпеть оскорбление его дамы — не просто возлюбленной, но и его музы.
— Вы опять за старое, злючка! — подхватил король, раздраженно передернув плечами. — Ну какое же это оскорбление, бог ты мой! Как же вы злопамятны, о царственная моя нимфа, раз обиды заставляют вас забыть о моих стихах!
