Бернард Корнуэлл - Хроники Артура

— Но только не принц Артур, — поспешно заметил я, сознательно назвав своего повелителя принцем, как требовала Гвиневера.

— Когда дело касается драгоценностей, он так же глуп, как и остальные, — едко усмехнулась Гвиневера и спросила, не послал ли меня Артур приглядывать за ней.

Мы были одни. Начальник стражи принцессы Ланваль хотел было расставить во внутреннем дворе своих людей, но Гвиневера прогнала всех.

— Пусть почешут языки насчет нас, — весело рассмеялась она, но тут же нахмурилась. — Иногда мне кажется, что Ланвалю приказано шпионить за мной.

— Ланваль просто охраняет тебя, леди, — сказал я, — ведь твоя безопасность — это счастье и спокойствие Артура, а от него зависит спокойствие королевства.

— Очень мило, Дерфель. Мне это нравится, — произнесла она чуть насмешливо.

Мы все еще продолжали прогуливаться вдоль колоннады. Чаши с мокнущими в воде лепестками роз распространяли свежий аромат, приятная тень скрывала нас от палящих лучей солнца.

— Хочешь увидеть Линет? — вдруг спросила принцесса.

— Не уверен, что она захочет видеть меня.

— Может, и нет. Но ты ведь не женат, верно?

— Нет, леди, мы никогда не женимся.

— Тогда это не важно, правда?

Я не понял ее туманных слов, но переспросить не решился.

— А я хотела видеть тебя, Дерфель, — серьезно сказала Гвиневера.

— Ты льстишь мне, леди, — смутился я.

— Ты становишься все милее и забавнее! — Она даже захлопала в ладоши, потом наморщила носик. — Скажи мне, Дерфель, ты когда-нибудь моешься?

Я вспыхнул.

— Да, леди.

— Ты воняешь кожей, кровью, потом и дорожной пылью. Это, должно быть, считается приятным запахом, но только не сейчас. Слишком жарко. Хочешь, мои дамы приготовят тебе все для купания? Мы делаем это так, как когда-то римляне. Здорово потеешь и сильно скоблишься. Довольно утомительное занятие.

Я осторожно отступил на шаг.

— Может, я схожу на речку, леди?

— Но я хочу видеть тебя! — сказала она, шагнула ко мне и даже взяла меня за руку. — Расскажи о Нимуэ.

— Нимуэ? — Я растерялся.

— Она на самом деле умеет творить волшебство? — с жадным любопытством проговорила Гвиневера.

Принцесса была одного роста со мной, и ее лицо, красивое, скуластое, оказалось совсем рядом. Эта близость к Гвиневере вызывала смятение чувств, возбуждала, как пьянящее питье Митры. Ее рыжие волосы пахли духами, а пугающие зеленые глаза были подведены смолой и от этого казались еще больше.

— Так умеет она творить волшебство? — настойчиво спрашивала принцесса.

— Думаю, да.

— Думаешь! — Она разочарованно отпрянула от меня. — Только думаешь?

Шрам на моей левой руке начал пульсировать, и я только растерянно моргал.

Гвиневера расхохоталась.

— Скажи мне правду, Дерфель. Я хочу знать! — Она опять вложила свою руку в мою и повлекла меня в густую тень под аркадой. — Этот ужасный Сэнсам пытается сделать нас христианами, но я не желаю! Он хочет, чтобы мы все время чувствовали себя виноватыми, а я твержу ему, что мне не за что виниться. Но христиане набирают силу. Они уже строят здесь церковь! И это еще не все. Пошли! — Она резко повернулась и хлопнула в ладоши. Во внутренний двор вбежали рабы, и Гвиневера приказала принести ей плащ и привести собак. — Я кое-что покажу тебе, Дерфель, чтобы ты своими глазами увидел, что делает с нашим королевством этот скверный маленький епископ.

Она накинула на тонкую полотняную сорочку розовато-лиловый шерстяной плащ, взяла в руку связанные узлом поводки шотландских борзых, вываливших между острыми зубами длинные, дышащие паром языки. Ворота виллы были широко открыты, и в сопровождении двух рабов и окружающих нас стражников мы двинулись по главной улице Дурноварии, вымощенной широкими каменными плитами. По сточным канавкам вдоль улицы в бегущую за городом реку текли быстрые дождевые воды. Лавки с распахнутыми широкими окнами ломились от товаров — обуви, мясных туш, соли, гончарной утвари. Некоторые дома лежали в развалинах, но большая часть была отремонтирована, может быть, из-за присутствия в городе Мордреда, а может, и Гвиневера принесла сюда жажду нового расцвета. К нам сползались на жутких обрубках нищие, которые, рискуя получить удар тупым концом копья, жадно расхватывали кидаемые рабами Гвиневеры медные монетки. Сама Гвиневера с переливающимися на солнце, развевающимися рыжими волосами стремительно шагала по склону холма, словно и не замечая взволнованной суеты, которую вызывало ее появление.

— Видишь тот дом? — Гвиневера указала на красивое двухэтажное здание на северной стороне улицы. — Там живет Набур и испражняется наш маленький король. — Она презрительно повела плечами. — Мордред ужасно неприятный ребенок. Он хромает и ни на секунду не умолкает. Вот. Слышишь?

Я и в самом деле услышал детские вопли, но не уверен, был ли это Мордред.

— Теперь идем туда.

Гвиневера стала продираться сквозь густую толпу людей, стоявших по обе стороны улицы и жадно глазевших на нее. А она уже перебралась через наваленную у самого дома Набура кучу битого кирпича.

Я последовал за нею и оказался около разрушенного здания, вернее, перед вновь возводимым на этих руинах домом. Развалины когда-то были римским храмом.

— Здесь люди поклонялись Меркурию, — сказала Гвиневера, — а теперь у нас будет на этом месте святилище мертвого плотника. Но, скажи мне, как сможет мертвый плотник даровать нам хороший урожай?

Эти последние слова, обращенные как бы ко мне, были сказаны достаточно громко, чтобы их услышала дюжина христиан, трудившихся над возведением новой церкви. Одни из них укладывали камни, другие обтесывали дверные косяки, остальные разбирали старые стены на строительный материал для возводимого здания.

— Если вам так уж надо устроить лачугу для вашего плотника, — повысила голос Гвиневера, — почему бы просто не вселиться в старое здание? Этот же вопрос я задала Сэнсаму, но он твердит, что его драгоценные христиане, видишь ли, не могут дышать тем же воздухом, какой вдыхали язычники. И ради этого они рушат изысканное старое и возводят новое уродливое здание из обломков! — Она плюнула в пыль, чтобы отвратить от себя зло. — Он говорит, что церковь строят для Мордреда! Ты можешь в это поверить? Он намеревается из калеки-ребенка сделать нытика-христианина и сооружает это уродство, чтобы здесь совершить свое гнусное дело.

— Дорогая леди! — Епископ Сэнсам неожиданно появился из-за возводимой стены, которая и впрямь была сложена кое-как и выглядела уродливой по сравнению с аккуратной кладкой римского храма. Сэнсам был в черном одеянии, которое, как и его волосы, стало белым от каменной пыли. — Ты оказываешь нам великую честь своим милостивым присутствием, высокородная леди, — говорил он, низко кланяясь.

— Ни милости, ни чести, червь! — надменно произнесла Гвиневера. — Я пришла показать Дерфелю, какое разорение ты здесь устроил. Как ты смеешь строить это здесь? — Она метнула руку в сторону возводимой церкви. — Ваша постройка не краше коровьего навеса!

— Наш возлюбленный Господь явился на свет в хлеву, леди, и я рад, что наша скромная церковь напоминает вам его.

Он опять поклонился ей. Несколько каменщиков собрались поодаль и затянули одну из своих святых песен, желая очиститься от гибельной близости с язычниками.

— И песни ваши звучат как скотское мычание, — брезгливо поморщилась Гвиневера. Она оттолкнула священника и прошла мимо него к деревянной хижине, притулившейся у каменной стены дома Набура. Собак принцесса спустила с поводка, и они засновали по стройке. — Где та статуя, Сэнсам? — кинула она через плечо, открывая ногой скрипучую дверь хижины.

— Я пытался сохранить статую для тебя, милостивая леди, но, увы, Господь повелел расплавить ее. На нужды бедных.

Она гневно развернулась и уставилась на епископа.

— Бронза? Какая польза бедным от бронзы? Они ее едят? — Гвиневера посмотрела на меня. — Статуя Меркурия, Дерфель, размером с высокого человека и великолепно исполненная. Красивая! Римская работа, а не рукоделие бриттов. Но теперь она исчезла навсегда, расплавленная в христианской печи, потому что твои люди, — она с отвращением поглядела на Сэнсама, — твои люди не выносят красоты. Вы боитесь ее. Вы подобны бессмысленным личинкам, подтачивающим дерево и даже не понимающим, что творят.

Она нырнула в хижину, куда Сэнсам, наверное, сваливал все ценное, что находил в римском храме. Гвиневера вновь возникла в двери с маленькой каменной статуэткой, которую сунула в руки одному из стражников.

— Немного, — разочарованно произнесла она, — но, по крайней мере, хоть это спасено от личинки-плотника, рожденного под коровьим навесом.