Роже Нимье - Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя
— Мой дорогой маршал, ваши выводы безупречны, и король назначит вас лейтенантом по криминальной части, если, разумеется, не доверит какой-либо более высокой должности.
— Совершенно справедливо. Он велел мне присматривать за своим сыном, помочь ему увеличить территорию королевства, содействовать развитию агрокультуры и искусства, что я и сделаю из одной только любви к нему, потому что это лучший из всех дворян, каких только я знаю.
— Да, но мне не совсем ясно, каким образом вы собираетесь связать это с нашим нынешним положением.
— Ну, во-первых, мы едем во Фландрию. Во-вторых, мы разгромим там испанцев, которым абсолютно нечего делать в этом пивном раю. И наконец, в-третьих, мы схватим Ла Фона и провозгласим всеобщий мир.
— А я? — осведомилась по простоте душевной Мадлен.
— Вы, прекрасная Мадлен? — переспросил д'Артаньян. — Вы будете осушать платками свои слезы.
— И на долгие зимние вечера готовить нам компоты из груш.
XLIII. С БОГОМ, С БОГОМ…
10 июня 1643 года, в воскресенье, он, погруженный, казалось, в глубокий сон, пробудился так внезапно, что напугал окружающих.
Человек с усталым лицом, карауливший его у изголовья, вздрогнул от неожиданности.
И тогда тот, который проснулся, пожал, не глядя, руку этому человеку, и прикосновение было как встреча двух больших рыб в морских глубинах: они не видят ни ликов, ни глаз, но одновременно знают и ощущают все, что творится вокруг.
— Сударь, я только что видел прекрасный сон. Принц нагнулся над своим кузеном.
— Какой, сир?
Людовик XIII улыбнулся бледной улыбкой, которою было все сказано, и его кузен покачал с сочувствием головой.
— Мне, кажется, снился ваш сын.
— Мой сын? Ваше величество, вы изволите тратить свой отдых…
— Не отдых, мой кузен. Всего два-три мгновения из лучших и последних, отпущенных мне судьбой. Все-таки…
Голос Людовика XIII звучал печально, однако юная улыбка промелькнула на его губах, столь алых когда-то, но снедаемых ныне болезнью.
— Мне снилось, что ваш сын герцог Энгиенский атакует испанца, что, быть может, само по себе не слишком разумно, но доставляет молодым людям такое удовольствие…
Нежная и мягкая улыбка вернулась на лицо умирающего, словно ему довелось вновь увидеть всех круживших вокруг его трона молодых людей, от Люиня до Сен-Мара, с их сверкающими по-волчьи зубами.
— Битва была жестокой, кровь лилась рекой… Эти молодые люди истекали кровью, хлипкие на поверку… Но мы выиграли битву.
Король Франции ушел с головой в подушки. У него было такое лицо, что в то утро оно навеяло страх на дофина, пятилетнего мальчика.
Учитель дофина Дюбуа спросил тогда своего воспитанника:
— Видели ли вы своего отца, монсеньер? Запечатлелся ли он в вашей памяти?
— Да. Рот у него был открыт, а глаза закатились. В ответ на это воспитатель сказал:
— Желаете ли вы стать королем, монсеньер, если ваш папа умрет?
— Если он умрет, я утоплюсь во рву.
Этот ребенок вошел в историю под именем Людовика IV.
В тот же самый вечер худощавый дворянин с бледным лицом и суровыми глазами, в которых остановились расширенные зрачки, спрятав под плащом свою истерзанную печалями грудь, покидал Париж с видом человека, который отбрасывает прочь ненужную ему вещь.
Он хладнокровно скакал сквозь закат царствования того самого монарха, чью честь ему довелось спасти в годы своей юности.
Тленное понятие — честь.
Но как бы ни был он погружен в свои мысли, топот лошадей позади заставил его обернуться.
Группа из трех всадников приблизилась к уезжавшему, точнее, к его лошади, потому что сам он был, казалось, не тем, кто правит, а тем, кого везут. От группы отделился один человек и подъехал ближе.
По давней привычке, которую лучше, может быть, назвать воспоминанием, дворянин положил руку на эфес шпаги.
Но голос, который до него донесся, тотчас его успокоил. Он остановил лошадь и повернулся.
Рядом с ним был Роже де Бюсси-Рабютен.
— Д'Артаньян, вы одновременно и медлите, и спешите.
— Если речь идет о том, чтобы нам с вами объясниться, то учтите: меня здесь нет, — ответил д'Артаньян. — Мне предстоит совсем другая встреча.
— Я знаю, вы спешите на дуэль с испанской армией и вас ждет маршал де Пелиссон. Но вам следует проститься с одной особой.
— Я простился уже со всеми, кроме вас, господин де Бюсси-Рабютен. Вам я желаю всего самого доброго на прощанье.
— Ну а мне, д'Артаньян?
Юный голос прозвенел из-под капюшона.
— Не торопитесь и совершите небольшую прогулку, — заметил Роже.
Пэтом он зашептал мушкетеру в самое ухо:
— Д'Артаньян, то, что я сделал сейчас — не самый худший поступок моей жизни. — Я любил ее не меньше вашего, люблю, быть может, и теперь. Оставляю вас… Вы еще вернетесь, овеянный славой.
И добряк Роже повернул лошадь. Д'Артаньян очутился один на один с Мари.
На девушке был мужской костюм. Под седлом небольшая лошадь серой масти. Щеки у нее разгорелись.
— Я недавно вернулась из дальних странствий, поездка доставила мне удовольствие. Я видела всякого рода забавников, видела отцов церкви и крестьян, я ни минуты не скучала. Одно время меня сопровождал Роже, Менаж тоже ездил со мною. Он ни капли не изменился, он по-прежнему знает все, для него надо изобрести какую-то особую, неведомую ему область знаний, не правда ли?
— Несомненно.
— Я получила ваши письма, я их прочитала, я их храню. Жюли писала мне тоже. Она воображает, что мусульманский вельможа был готов броситься к ее ногам. Там в открытом море… Вы помните эти суда и нашу тогдашнюю встречу?
— Помню.
— Жюли вечно хочет выставиться напоказ. Впрочем, не в ней дело.
— Не в ней дело…
— Дело, д'Артаньян, в вас, только в вас дело. Не торопитесь. Я не умею ездить, как вы. Боюсь, моя лошадь напугается и пойдет галопом.
— Я ее остановлю.
— Ну, разумеется. Вам все по плечу, вы остановите и испанцев. Даже солнце. Впрочем, нет, это уже забота Пелиссона. Д'Артакьян, дорогой мой шевалье, я не хочу, чтобы вы были несчастны.
— Отчего же я, по-вашему, несчастен?
— Оттого, что я люблю по-другому, нежели вы и, может быть, даже лучше, чем вы.
— Мадмуазель де Рабютен-Шанталь…
— Мадмуазель де Рабютен-Шанталь зовут Мари.
— Мари, я не собирался гозорить с вами. Но сейчас поговорю, ибо вы здесь, а я срочно покидаю эти места. Когда-то я появился в Париже, чтоб сделать карьеру. Я был уверен, это удастся, столько было у меня друзей, так часто подворачивался благоприятный случай. Друзья исчезли. Благоприятные случаи вошли в привычку. Персонажи того времени пропали в свой черед, потому что кардинал умер, а Людовик XIII вскоре последует за ним, как он сам это предсказывал. Ко вдруг прошлое ожило вместе с вами. Мне не доставало вас с того самого мгновения, когда я увидел вас впервые.
