Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел
Марко был прав: мы всегда добивались цели, — и в тот день я настроил свой ум на то, чтобы получить ответы на некоторые вопросы. Марко научил меня чистить карманы, красть с прилавков и куском проволоки отпирать замки. Когда мы проникли в лавку торговца флорентийской шерстью, намереваясь украсть одеяла, он объяснил: «Для этого не требуется глаз — легкое прикосновение и хороший слух». В ту зиму я впервые спал на улице в тепле. Я привык доверять Марко, но он утверждает, будто мой благодетель меня обманывает и даже является чародеем. Согласитесь — смешно. Да, его шкаф кажется подозрительным. Но представители черной магии хранят у себя засушенные змеиные глаза, вороновы когти, отсеченные у повешенных носы, крысиные внутренности вперемешку с шерстью и пуповины мертворожденных младенцев. Старший повар не стал бы держать такое сомнительное добро на своей сверкающей чистотой кухне. Разве не так?
Соус забвения, разумеется, вызывал подозрения, как и манера синьора Ферреро говорить о непонятных вещах, не имеющих никакого отношения к его профессии. И еще — щекотливый вопрос с любовным зельем. Что, если любовный напиток все это время хранился на кухне, прямо у меня под носом?
Будем рассуждать так: Бог помогает тем, кто действует. Пора брать дело в свои руки. Наведаюсь к шкафу старшего повара и узнаю, поддастся ли он моей проволоке.
Той же ночью я поднялся с соломенного матраса и с проволокой в руке, босиком прокрался вниз по лестнице для слуг. Бледный свет сочился в окна кухни, и от этого по стенам скользили тени. Я повернулся к шкафчику старшего повара с мыслью: «Брошу один-единственный взгляд».
Но неспокойные ночные тени нервировали меня, и я решил подготовиться к задуманному, заглянув сначала в кладовую, где повара хранили специи. Открыть ее не преступление: днем дверь никто не запирал. Я всего лишь познакомлюсь с тем, что на нашей кухне ежедневно может видеть любой. Более того, меня давно могли бы просветить, что стоит тут на полках. От этой мысли я испытал возмущение и почувствовал, что моему поступку есть достойное оправдание.
Я вставил проволоку в замок и, приложив ухо к двери, стал слушать тихие щелчки. Когда узкая тяжелая дверь открылась, на меня хлынула волна запахов. Сначала сладковатый аромат корицы и гвоздики с земляным привкусом тимьяна и орегано, затем сосновый дух розмарина и острый — базилика. Терпкая смесь оглушила меня, и я застыл, позволяя ей себя обволакивать. Поражала мысль, что многие из пряностей привезены из дальних концов света. Драгоценный товар, доставленный через пустыни, горы и океаны, попадал только на кухни самых богатых людей.
Мои глаза полезли на лоб при виде низкого, но настолько широкого сосуда с горошинами перца, что поднять его я сумел бы только обеими руками, — целое состояние богача. Горсточка перечных горошин стоила столько же, сколько платили в неделю обычному работнику, и я часто слышал выражение «дороже перца». Торговцы иногда наживались, продавая поддельные горошины перца, слепленные из глины и масла. Я снял деревянную крышку и запустил пальцы в сосуд, словно скупец, наслаждающийся своими сокровищами. Некоторые горошины оказались раздавленными, и от резкого запаха у меня защипало в носу. Никакой подделки из глины — здесь настоящая ценность.
Над сосудом с перцем я заметил серебряную коробку с изящно выгравированными изображениями птиц и цветов. Открыл своей проволокой ненадежный замок, и в тусклом свете блеснули дукаты и медь. В серебряной коробке хранилась наличная касса кухни на мелкие покупки. Если старшему повару требовалось приобрести что-нибудь крупное, сумму записывали на счет дожа. Но я часто видел, как мажордом небрежно бросал на стол синьора Ферреро кошелек. Старший повар пересыпал деньги в эту коробку, никогда не пересчитывая, и я даже не представлял, что монет так много. Когда он давал мне или Пеллегрино мелочь на покупки, то брал, что требовалось, и бросал обратно сдачу, не проверяя. Меня это поражало: такие деньги казались мне целым состоянием, а он считал их недостойной внимания ерундой.
До этого мне ни разу не приходилось касаться золотого дуката. Я взял монету и с благоговением ощутил ее тяжесть на ладони. Увесистая, гладкая, превосходно отчеканенная. Все монеты показались мне прекрасными, и не только благодаря своей стоимости. Они завораживали взгляд. Освещенные бледным лунным светом, золото и медь сняли, как луковая шелуха, которой так восторгался синьор Ферреро, только превращенная в металл. На мгновение меня охватил соблазн, но я напомнил себе, что пришел не для того, чтобы красть. Старший повар сказал, что я лучше, чем думаю о себе, и внутри у меня Бог. Я положил дукат на место и закрыл коробку.
С меня было довольно. Я шагнул назад, закрыл дверь кладовой и покосился на медную сковороду, под которой спрятался шкафчик синьора Ферреро. Но все еще колебался. У такого любопытного человека, как я, подобная медлительность вызывала недоумение. Я обвел взглядом кухню — не забыл ли выполнить какое-нибудь задание? Заглянул в горшок с полуфабрикатами, желая убедиться, что огонь горит с должной интенсивностью, затем взял метлу и проверил, не валяется ли где-нибудь лист салата-латука, случайно упавшая на пол рыбья кость или крупица соли. Вглядывался в пол, но боковым зрением умудрялся видеть медную сковороду.
Согнувшись с метлой в руке под разделочным столом, я заметил ковыляющего по неровному каменному полу жука. Поднял и, извинившись: «Простите, синьор жук, старший повар не разрешает насекомым находиться на кухне», — вынес на задний двор и отпустил. Глядя, как он уползает прочь, я вспомнил рассказы о ведьмах из Калабрии, готовивших для всех желающих месиво из насекомых, а те пачкали им двери своих врагов. Это считалось надежным проклятием, от которого не существовало спасения, и калабрийцы, прежде чем войти в дом, внимательно осматривали двери.
При мысли об оккультных вещах в памяти всплыли истории о черкесских колдуньях, готовивших зелье из собачьих языков, рыбьих глаз и козлиных гениталий и глотающих его, произнося заклинания. Отвратительно! Старший повар никогда бы не стал заниматься столь богомерзким делом.
Возможно, он упражнялся в каких-то безобидных видах белой магии. Возможно…
Но пора было приниматься за дело!
Я понимал, что колеблющиеся тени и расходившиеся нервы заставили разыграться мое воображение. И, поспешив к шкафу, снял с крюка медную сковороду. От волнения рука дрогнула, я выронил сковороду, и та со звоном упала на пол. Я оглянулся, испугавшись, что на шум прибегут люди, но все было тихо и я засунул в замочную скважину проволоку, которая тут же стала мокрой от пота. Выругавшись, я вытер ладони о шерстяную ткань штанов. Заставил себя глубоко вздохнуть и начал сначала, крепко сжав губы. Когда кольца секретного механизма встали в нужное положение, маленькая дверца скрипнула и приоткрылась на ширину пальца. Я с шумом вдохнул и испытал приступ ужаса, прежде чем понял, что звук исходит от меня самого. Затем взялся дрожащими пальцами за ручку.
