Джон Рэтклиф - Роковой бриллиант дома Романовых
— Что это значит? — испуганно спросила она. Про себя она подумала: "Разве в нем сидят таинственные силы? Разве он чувствует опасность, угрожающую ему?"
У него были ясные глаза. Как раз наступил тот непонятный момент, когда Вольдемару фон Бренкену, несмотря на сильную боль в мозгу, в первый раз удалось прийти в себя, и он совершенно ясно и отчетливо сознавал, где он находится.
На несколько минут воцарилась полная тишина. Его взгляд был прикован к Лу де Ли. Она выдержала этот взгляд и в конце концов заставила себя даже улыбнуться.
"Смешно, — подумала она. — До сих пор еще ни один мужчина не имел власти надо мной. А вот теперь этот — больной и беззащитный…"
— Где я? — спросил офицер.
— У меня. У Лу де Ли. Вы помните?
Он медленно и с глубокой меланхолией кивнул больной головой. О! Помнит ли он! С болезненной отчетливостью ему сразу представилось все, что произошло за это время.
— Я потерпел поражение, — пробурчал он сквозь плотно сжатые губы.
— Нет. Это ни причем. Вы попросту больны.
— Не будем играть в прятки друг с другом, Лу де Ли. Я совершенно ясно помню все, что случилось. У вас находится голубой Могол императрицы!
Она покраснела, совершенно не ожидая, что он начнет именно с этого.
— Да. Он — моя собственность.
— Нет. Он был украден.
Она бросила на него изумленный взгляд.
— Украден? Вы болтаете вздор, курьер!
При слове курьер он слегка вздрогнул. Значит, она знала также… и о нем… И решила использовать против него сведения. Ему следовало быть настороже. Он находился во вражеском лагере, пленным!
— Да, украден, — продолжал он, несмотря ни на что, причем его лицо покрылось смертельной бледностью, — украден при помощи предателя князя Сулковского.
— Вы это знаете?
— Я знаю еще больше!
— Сулковский не был предателем, курьер! Сулковский был только бедный дурень. Он любил меня, но я не любила его!.. Мужчинами надо командовать… Они, как рабы.
— Крепостные, да, может быть… но не все!
— Не вы, курьер, конечно! — улыбнулась она, показав при этом большие белые крепкие зубы, и уселась рядом с ним на кровать. — Вы разве не знаете, что я тогда, когда вы как вор проникли ко мне, могла приказать арестовать вас? Вы знаете, что вам тогда предстояло? вас поставили бы к стенке на ближайшем перекрестке и зарыли бы ваше тело, как дохлую собаку!
Он продолжал смотреть ей прямо в глаза. Эти глаза блестели как медь на солнце. "Они жгут, — подумал Бренкен. — Она некрасива. Или она, быть может, прекраснее всех других женщин. Мне это еще не вполне ясно. Но у нее в глазах такая сила, что едва можно избегнуть ее. Она излучает аромат, вызывающий головокружение". Он тяжело и устало опустился на подушки.
Ее руки коснулись его волос.
— Я вас не выдала, курьер, потому…
Он опустил глаза.
— Потому что вы мне понравились… Потому что я с первого момента полюбила вас…
Он коротко рассмеялся.
— Вы полагаете, что я один из ваших крепостных?
Она сердито поднялась и зашипела как змея.
— Курьер, я еще никогда в жизни ни одному мужчине не говорила, что люблю его. Я никогда еще не любила ни одного мужчину. Вы первый человек, которому я это говорю!
Он закрыл глаза и замолчал. Он думал о Насте, о своей дорогой возлюбленной, о ее ясных глазах и пытался прогнать греховное наваждение, которое одуряющим ароматом нахлынуло на него.
Лу подумала, что он спит. Она медленно поднялась. Ее место заняла японка, которая на корточках уселась на полу, не спуская с больного своих блестящих, словно наведенных тушью глаз. Бренкен ненавидел азиатов. Он остался лежать с закрытыми глазами до тех пор, пока не пришел японский врач, чтобы осмотреть его голову. Он нашел пациента в полном сознании и значительно поправившимся. Бренкен недоверчиво разглядывал его. С бьющимся сердцем он смотрел на картину летнего захода солнца.
— Какое число сегодня, доктор? — спросил он по-английски.
— Сегодня… Двадцать первое мая, — гласил ответ.
Потом Бренкен снова остался наедине со своей тюремщицей.
Начиная с этого дня, Лу наблюдала за ним очень внимательно. Когда он настолько поправился, что мог без опасности для здоровья часами сидеть в кресле, она сказала ему, что знает решительно все. Он находится на службе у царицы. Она же уже в течение долгих лет является тайным агентом большевиков и в ближайшем будущем собирается отправиться на Урал.
— Что вы там будете делать? — спросил Бренкен.
— Разве там для вас поле деятельности?
— Ну, конечно, мой дорогой! Я руковожу контрразведкой против белых войск. Я уничтожу Колчака.
Бренкена кольнуло в сердце.
— Колчак? — тихо заметил он. — Прошло много месяцев с тех пор, как я заболел. Я ничего не знаю, и вы, конечно, солжете мне, если я спрошу вас кой о чем.
— Нет, я скажу вам всю правду.
— Колчак борется с большевиками?
— Да. Он медленно наступает на Екатеринбург.
— Так, что ему нужно в Екатеринбурге?
— Ничего… Или… Ах, да, ведь вы же еще не знаете! В Екатеринбург была перевезена царская семья!
Бренкен вздрогнул.
— Почему? Почему этих несчастных увезли из Тобольска? Так далеко? Что это должно означать?
— Они в Тобольске не были больше в полной сохранности. Вокруг них сплеталось слишком много интриг. У Александры Федоровны был даже свой собственный курьер!
Бренкен резко посмотрел в глаза шпионки, этой женщины, обладавшей снобизмом старого азиатского дипломата.
— Что вам, собственно говоря, от меня угодно?
— Я желаю, чтобы вы последовали за мною. У вас больше нет родины. Вы стали таким же беспочвенным, как многие тысячи царских офицеров, которые все погибнут так или иначе. Мне никого из них не жалко… Но мне жалко вас. Вы должны стать моим другом, моим возлюбленным, моим супругом. Мы перевернем весь свет в его основах. Мы станем богаты, неслыханно богаты. Я знаю остров в южной части Тихого океана, на котором находятся такие сокровища жемчужин, какие еще не виданы были во всем свете.
— Вы любительница приключений?
— Да. Но приключений из любви к искусству.
— Я не искатель приключений из любви к искусству, но это вам совершенно непонятно!
— Нет. Этого я не понимаю. На земле есть только две вещи, ради которых стоит бороться и ради которых можно бороться: любовь и золото!
— И голубые бриллианты?
— Да, и за них.
— Не угодно ли вам добровольно вернуть голубой Могол?
— Нет, мой друг. Он должен быть основой богатства, которым мы когда-нибудь будем наслаждаться в чужих странах. Ты и я.
Она понизила голос до шепота. Бренкен старался избегать ее взгляда. У него снова закружилась голова. Какое-то сладкое чувство пронизало его тело. "Что я собираюсь делать? — подумал он. — Я начинаю размякать… Разве я утратил свое я? Разве эта женщина околдовала меня?"
