Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 16

С этими словами он нагнулся и нежнее обычного поцеловал ее.

Прежде чем он успел выпрямиться, она ласково обхватила его руками за шею и сказала с выражением глубокой нежности:

— Милый брат, самое малое твое желание всегда было и будет законом для меня. О, если бы и ты исполнил одну-единственную мою просьбу!

— Какую просьбу, глупышка? — сказал Моубрей, мягко высвобождаясь из ее рук. — Что это у тебя за просьба, которая нуждается в таком торжественном предисловии? Ты ведь знаешь, я не люблю предисловий и, когда мне случается взяться за книжку, всегда их пропускаю.

— Тогда скажу без предисловий: не можешь ли ты, братец, ради меня избегать ссор, которые постоянно возникают между обитателями отеля там внизу, на Сент-Ронанских водах? Всякий раз, бывая там, я узнаю о какой-нибудь новой стычке. И всякий раз, едва склонив голову на подушку, я вижу во сне, что ты становишься жертвой такой ссоры. Вот и вчера…

— Ну, Клара, если ты начнешь рассказывать свои сны, мы никогда не кончим. Спать для тебя, наверно, самое главное занятие — ведь ешь ты не больше воробья. Но покорнейше прошу: спи без всяких снов или храни их про себя. Почему ты так ухватилась за меня? Ну, чего ты боишься? Неужто ты воображаешь, что этот болван Бинкс или кто другой из этих господ с Сент-Ронанских вод посмеет наступить мне на ногу? Какого черта, я даже буду рад, если кто-нибудь из них наберется задора — у меня по крайней мере будет предлог проткнуть его шпагой. Ей-ей, я мигом покажу им, как вести себя!

— Нет, Джон, не таких людей я опасаюсь, — ответила ему сестра. — Случается, правда, что, впадая в бешенство, трус становится опасней иного храбреца— и все же такие люди не страшны мне. Но бывают люди, по виду которых не угадаешь их свойств. Их мужество, их отвага скрыты, словно металл в глубине рудника, и таятся под покровом ничем не примечательной, даже обыкновенной внешности. Ты можешь встретиться с людьми такого рода, а ты горяч и опрометчив, ты любишь упражняться в остроумии, не всегда взвешивая последствия, и…

— Честное слово, Клара, — ответил Моубрей, — ты сегодня решила читать мне проповеди! Такой логике и глубокомыслию позавидовал бы даже наш священник! Твою речь надо лишь поделить на главки, сдобрить выводами практическими и выводами богословскими и затем читать с церковной кафедры перед всеми прихожанами ради их поучения и наставления. Но я-то, милая моя Клара, в церковь не ходок! И хотя я свою голову зря подставлять не собираюсь, все же запугать меня трудно. Кто же это собирается ко мне сунуться? Мне это надо знать, Клара, ведь, упрашивая меня остерегаться ссор, ты, наверно, имеешь в виду какого-то определенного человека.

Если Клара и побледнела, то при ее обычно снежно-белом цвете лица это не было заметно. Однако голос ее срывался, когда она стала торопливо уверять брата, что на уме у нее никого не было.

— Ты помнишь, Клара, — спросил брат, — как много лет назад, когда мы оба были детьми, пошел слух, будто в верхнем саду бродит призрак? Помнишь, как ты все просила меня остерегаться его и держаться подальше от мест, где он появился? А помнишь ли ты, как я нарочно пошел выслеживать этот призрак и застал там пастуха в натянутой поверх одежды белой рубахе, который сбивал груши? Помнишь, какую трепку я ему задал? Я все тот же Джек Моубрей, я по-прежнему рад встретить врага лицом к лицу, по-прежнему готов сорвать маску с обманщика. Твои страхи, Клара, принудят меня только быть настороже, чтобы в конце концов открыть их настоящую причину. Раз ты предостерегаешь меня от ссоры с кем-то, значит ты сама знаешь кого-то, кто недалек от ссоры со мной. Ты девушка взбалмошная и вздорная, но у тебя хватит рассудка, чтобы в вопросах чести тревожиться самой и меня тревожить лишь тогда, когда для этого будут надлежащие основания.

Клара пыталась возражать, всячески стараясь убедить брата, что слова ее исходят только из опасений за последствия, которые может иметь его поведение, и что жизнь, которую он ведет, заставляет ее страшиться, как бы он не впутался в ссоры, раздиравшие достойное общество на Сент-Ронанских водах.

Маленькими глотками попивая чай из давно поставленной перед ним чашки, Моубрей с видом сомнения и даже недоверия слушал ее речи и наконец ответил:

— Ну, Клара, прав я или неправ в своих догадках, но после того, что ты сделала для меня сегодня, мучить тебя долее было бы жестоко. Однако будь справедлива к собственному брату и пойми, что когда ты хочешь о чем-нибудь просить меня, откровенное изложение твоего желания послужит цели гораздо лучше, чем всякие хитроумные окольные способы воздействовать на меня. Брось об этом думать, милая Клара, ты плохой стратег; впрочем, будь ты самим Макиавелли в юбке — и то тебе не удалось бы обойти Джона Моубрея.

Сказав это, он покинул комнату и, хотя сестра дважды окликнула его, не обернулся на ее призыв. Правда, она так тихо вымолвила это слово: «Брат, брат…» — что, быть может, оно и не достигло его слуха.

— Вот он ушел, — сказала она себе, — а у меня так и недостало силы высказаться! Я как те несчастные призраки в старых песнях, на которых лежит страшное заклятие, не дозволяющее им ни проливать слезы, ни исповедаться в своих преступлениях. Да, заклятие лежит на этом бедном сердце, и либо оно будет снято, либо сердце мое разорвется!

Глава XII

ВЫЗОВ

Я принес записочку, которую,

с вашего разрешения, должен

вручить вам. К услуге этой

меня понуждает дружба, а для

вас здесь нет никакой обиды,

потому что я-то желаю добра

каждой из сторон.

Всякий внимательный читатель припомнит, что Тиррел покинул Фокс-отель, не испытывая к собравшемуся там обществу тех дружеских чувств, с какими входил в гостиницу. Тиррел даже подумал было, что история эта, вероятно, так просто не кончится, но под напором более важных и более настоятельных событий эта мысль только промелькнула у него в уме и сразу исчезла. Затем миновало два дня, от сэра Бинго Бинкса не было ни слуху ни духу, и Тиррел вовсе забыл обо всем этом деле.

Истина же заключалась в том, что хотя ни одна старая хозяйка так не хлопотала, сгребая в кучку угольки в своем затухшем очаге и стараясь мехами вздуть в нем огонь, как трудился капитан Мак-Терк, любезно принявший на себя задачу разжечь до яркого пламени гаснущие искры баронетовой храбрости, все же в бесплодных переговорах прошло два дня, прежде чем ему удалось добиться желанной цели. Всякий раз, придя к сэру Бинго, он заставал его в новом настроении, и всякий раз баронет проявлял склонность рассматривать вопрос под любым углом зрения, кроме того, который капитан почитал единственно правильным. Сэр Бинго оказывался в настроении мрачном, в настроении беззаботном, в настроении напиться и в настроении ругаться, словом, в любом, кроме воинственного. Когда же капитан Мак-Терк стал толковать ему о чести общества, проживающего на Сент-Ронанских водах, сэр Бинго принял оскорбленный вид, послал к дьяволу Сент-Ронанские воды со всеми обитателями и намекнул, что с них довольно той чести, которую он им оказывает своим присутствием, а делать их судьями своих поступков совсем не намерен. Тот парень — просто какой-то проходимец, и он не станет с ним возжаться. Ввиду такого своеволия Мак-Терк охотно применил бы строгие меры к самому баронету, однако ему воспрепятствовали в этом Уинтерблоссом и другие члены высокого комитета, которые считали сэра Бинго слишком важным и знатным членом общества, чтобы столь необдуманно и грубо изгонять его с Сент-Ронанских вод, куда не так уж часто наезжали вельможи. В конце концов они порешили ничего не предпринимать без совета Моубрея, а тот был занят подготовкой к своему празднеству, назначенному на четверг, и последние дни не появлялся у источника.