Роман Белоусов - Ошибка сыщика Дюпена. Том 2
Пребыванию Поля Джонса в России посвящен ряд материалов зарубежных и отечественных авторов. У нас об этом писали не раз. Помимо отрывочных сведений, встречающихся в переписке той эпохи, в мемуарах и дневниках, в книгах по истории русского флота, о Поле Джонсе был напечатан биографический очерк Н. Боева, опубликованный в «Русском вестнике» за 1878 год, а в 1895 году в журнале «Исторические записки» появился еще один материал В. А. Тимирязева о службе Поля Джонса в русском флоте. В наши дни, в 1976 году было опубликовано исследование Н.Н. Болховитинова «Поль Джонс в России», где на основе новых архивных и прочих данных вновь освещается этот период жизни моряка.
Как в дальнейшем сложилась судьба Поля Джонса в России?
Назначив новоиспеченного контр-адмирала в действующий флот, Екатерина II писала своему любимцу, главнокомандующему Г. А. Потемкину, в чье распоряжение направлялся иностранный моряк: «Друг мой, князь Григорий Александрович, в американской войне именитый английский подданный, Паул Жонес, который, служа американским колониям, с весьма малыми силами сделался самим англичанам страшным, ныне желает войти в мою службу. Я, ни минуты не мешкав, приказала его принять и велю ему ехать прямо к вам, не теряя времени; сей человек весьма способен в неприятеле умножать страх и трепет; его имя, чаю, вам известно; когда он к вам приедет, то вы сами лучше разберите, таков ли он, как об нем слух повсюду. Спешу тебе о сем сказать, понеже знаю, что тебе не бес-приятно будет иметь одной мордашкой более на Черном море».
С прибытием такого опытного и отважного капитана, которого она называла и мордашкой, и то есть собакой особой породы с мертвой хваткой (этой кличкой в России тогда называли иностранных моряков), Екатерина II связывала многие надежды, писала, что «он нам нужен». А в одном письме даже высказывала предположение, что он «проберется в Константинополь».
Однако столь блистательное начало карьеры Поля Джонса в России уже в зародыше таило печальный конец. Главным его противником стал английский посол в Петербурге. Используя свое влияние на некоторых придворных, он старался через них всячески очернить нового контр-адмирала. Пока что, однако, особого успеха его усилия не имели.
Тем временем Поль Джонс, прибывший к месту назначения, поднял свой контр-адмиральский флаг на корабле «Владимир» в Днепровском лимане.
Командующим в этом районе был контр-адмирал Нассау-Зиген. Непосредственно ему подчинялась гребная флотилия. Поль Джонс руководил парусной эскадрой из одиннадцати судов. Вскоре новому капитану представился случай показать себя в деле.
Под Очаковом в июне 1788 года турецкий флот потерпел жестокое поражение. Немалую роль в разгроме неприятеля сыграли и пушки А. В. Суворова, устранов-ленные на Кинбурнской косе, метко поражавшие пытавшиеся вырваться в открытое море турецкие корабли. Так скрестились пути Поля Джонса и А. В. Суворова, командовавшего сухопутными войсками в этом районе. Накануне боя они встретились, по выражению Суворова, «как столетние знакомцы». Видимо, американский моряк чем-то импонировал русскому воину, иначе он, обычно столь осторожный, не стал бы предупреждать Поля Джонса о том, что война связана не только с риском смерти, но и с несправедливостью. К сожалению, самоуверенный Поль Джонс не внял совету и в дальнейшем действовал отнюдь не как дипломат. А между тем ему стоило прислушаться к словам Суворова. И кто знает, если бы он внял им, может быть, его судьба сложилась бы совсем иначе. Во всяком случае у него не было оснований быть недовольным А. В. Суворовым. Напротив, он говорил о нем с восторгом. «Это был один из немногих людей, встреченных мною, — писал он в своих воспоминаниях, — который всегда казался мне сегодня интереснее, чем вчера, и в котором завтра я рассчитывал — и не напрасно — открыть для себя новые, еще более восхитительные свойства. Он неописуемо храбр, безгранично великодушен, обладает сверхчеловеческим умением проникать в суть вещей под маской напускной грубоватости и чудачеств, — я полагаю, что в его лице Россия обладает сейчас величайшим воином, какого ей дано когда-нибудь иметь. Он не только первый генерал России, но, пожалуй, наделен всем необходимым, чтобы считаться и первым в Европе». Согласитесь, характеристика поистине мудрая и прозорливая. Опытный воин и беспристрастный судья, Поль Джонс сумел разглядеть и оценить чуть ли не одним из первых гений Суворова.
Скоро Поль Джонс начал убеждаться в правоте слов о несправедливости. Началось с того, что решающую роль в победе под Очаковом приписали гребной флотилии Нассау-Зигена. Но это же ложь, протестовал наивный Поль Джонс, и пытался доказать, что основная заслуга в разгроме турецкого флота принадлежит его парусной эскадре. Как бы то ни было, он считал себя обойденным, возмущался несправедливостью, жестоко страдал от уязвленного самолюбия. Кончилось тем, что непокорный Поль Джонс, не привыкший подчиняться, отказался салютовать новому вице-адмиральскому флагу Нассау-Зигена, повышенному за победу в чине. Ему же, Полю Джонсу, пожаловали всего лишь орден Св. Анны. На мундире прибавился еще один знак отличия, но удивить этим бывалого моряка было трудно. Как сказал первый американский поэт Филипп Френо, воспевший победу Поля Джонса, «и шрамы на груди так и остались его единственным орденом».
Сохранился вполне беспристрастный рассказ о том, что Поль Джонс и здесь, в России, оставался тем же, кем он был у английских берегов. Рассказ этот был записан со слов старого запорожского казака Ивака, участника баталии с турками, которому иноземец контр-адмирал подарил на память кинжал с надписью: «От Поля Джонса запорожцу Иваку». Так вот, этот Ивак вспоминал, как накануне сражения Поль Джонс с переводчиком явился ночью к запорожцам, поужинал с ними, угостил водкой, слушал их грустные песни и будто бы даже прослезился. Потом он выбрал лодку, приказал обернуть тряпками весла, встал на руль и с тремя казаками отправился прямо к турецким кораблям. По дороге их окликнули со сторожевого баркаса, в ответ казак прокричал, что они везут соль туркам, и их пропустили. После чего Поль Джонс осмотрел все вражеские суда и на одном из них мелом по-английски написал «Сжечь. Поль Джонс». И на следующий день во время боя действительно сжег одним из первых именно это судно.
Надо сказать, что Полю Джонсу не по душе были разного рода иноземцы-авантюристы, служившие в русском флоте, с которыми он не умел ладить, но, как пишет С.-Э. Морисон, «ему понравились русские моряки, как офицеры, так и матросы». Невзлюбил он и заносчивого вице-адмирала Нассау-Зигена. Отношения их все больше принимали характер конфликта. Никак не мог поладить недовольный американец и с самим Г. А. Потемкиным. В «крайне возбужденном состоянии» он написал светлейшему князю письмо, жалуясь и выговаривая за обиды и несправедливость. Тот счел за лучшее избавиться от беспокойного американца. Под благовидным предлогом Поля Джонса отправили в Петербург. Здесь его снова приняла императрица, благодарила за «пыл и усердие», проявленные на службе, но назначения никакого он не получил. Правда, пока его еще принимали при дворе несмотря на интриги и наветы англичан, проживавших в русской столице. О нем они распространяли самые несообразные слухи, будто он был контрабандистом, убийцей собственного племянника и т. д. Впоследствии в своих мемуарах, изданных посмертно в двух томах в Париже в 1798 году, Поль Джонс писал, что в этих интригах заключена была главная причина постигшей его в России неудачи.
