Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете
Заснуть я не мог. Струнский, Струнский, Кара-Вазир. Что им нужно? Я встал, оделся и вышел из дома. Стрекотали ночные насекомые, легко вздыхало море, светились огоньки на яхте, ночь была тепла и благоуханна.
Я безотчетно двинулся в ту сторону, где квартировал Струнский и его слуги. Подобравшись к домику, я увидел в нем свет. Осторожно ступая, я приблизился настолько, что мог приложить ухо к стене рядом с окном, оставаясь скрытым в кустах.
В доме говорили. Невнятно слышались два мужских голоса, один, несомненно, принадлежал Струнскому. Я напряг слух, но ничего, кроме отдельных слов, различить не мог. Я двинулся вдоль стены дома, обогнул угол, и голоса усилились, с этой стороны было распахнуто окно. Говорил Струнский:
— Да смотри не спутай каюты. Если паче чаяния она вздумает вернуться, сразу поймешь, она спит со свечой. В каюту самой не суйся, тут тебя и прихлопнут. Только к леди! Письмо скорей всего на столе в шкатулке либо на полке в книгах. Ищи осторожно, предметов с места не двигай, и помни, у нас всего два часа. Найдешь письмо, принесешь ко мне, а потом обратно. Положишь так, чтоб она не заметила.
Собеседник прокашлялся и глухо спросил:
— А если нет?
— Чего нет?
— Никакого письма?
— Болван! — Струнский повысил голос. — Говорю тебе, что сегодня писала, я точно знаю! Иди, исполняй!
Человек направился к выходу. Я метнулся к углу и увидел, как темная тень скользнула по направлению к морю. Я тихо пошел следом. Размышлять было некогда, единственное, что мог я сделать, это не выпускать человека из вида.
Через малое время мы были у воды. Человек разделся и с легким всплеском исчез в море. Что же я мог сделать? Ясно, что Струнскому надо прочитать письмо, которое написала леди Кенти. Но как воспрепятствовать этому? Можно поднять шум. Но что-то удерживало меня от этого шага, что-то направляло действовать тихо и незаметно.
Время шло, а я ничего не мог придумать. Позвать Петра Ивановича я бы не успел, да и вряд ли он сноровист в таких делах. Когда послышались тихие всплески плывущего человека, я бросился к его одежде и перенес ее на несколько шагов вдаль. Действовал я безотчетно, хотя и понимал, что, не найдя в темноте одежды, человек растеряется.
Вот он появился из воды, вышел на берег, застыл в недоумении. Некоторое время он стоял неподвижно, потом двинулся в мою сторону. Сжавшись, я прятался за большим камнем. Он подошел к нему, снова остановился. Я слышал его прерывистое дыхание. Еще два шага, и он наткнется на меня. Я осторожно выглянул. Он стоял у камня, держа в руке что-то белое. Письмо! Мне стоило протянуть руку, и я мог выхватить у него бумагу. Но на это смелости у меня не хватило.
Я всегда считал себя удачливым человеком, но в этот раз мне особенно повезло. Он сделал шаг в сторону, вскрикнул, вероятно наступив на что-то острое, споткнулся и упал на гальку. Бумага вылетела из его вскинувшейся руки и, порхнув, легла на верхушку глыбы, за которой я хоронился.
Чертыхаясь, он встал и принялся разыскивать письмо. С каждым мгновением он ругался все громче. Встав на четвереньки, он начал ползать по гальке, разыскивая письмо.
Я протянул руку, осторожно снял бумагу с камня и, держась так, чтобы камень скрывал меня от его взгляда, стал отступать в темноту. Еще несколько движений, и вот я уже в кустах. Тут, уже не таясь, я выскользнул на каменистый взгорок и дал стрекача.
Вот и вся занятная история, в исходе которой мне досталось весьма важное послание леди Кенти. Вернее, не столько мне, сколько Петру Ивановичу, которого я разбудил сразу, как только достиг нашего жилища.
О важности бумаги вы можете судить сами:
«Сир,
это мое второе посланье с дороги. Как всегда, я отправлю его с верным человеком в Петербург, а там вы получите его дипломатической почтой. Учитывая ненадежность нашей связи, я попробую направить вам дубликат, но уже через посольство в Стамбуле, ибо туда изредка направляются торговые корабли.
Особа, на которую мы затратили столько сил, находится сейчас близ Судака на землях, где она собирается устроить что-то вроде колонии. Миссия моя очень сложна. Еще в Париже я уверяла вас, сир, что осуществить наш план чрезвычайно трудно. Я и там старалась внушить ей мысль о высоком ее происхождении с тем, чтобы в здешних местах она объявила свое имя и подняла возмущение, столь выгодное как нам, так и правительству Порты.
Боюсь, правда, мы переоцениваем и ее и свои возможности. Край этот малолюден, наводнен русскими полками, и добиться здесь военных успехов не представляется возможным. Единственный путь состоит в привлечении регулярной армии на сторону нашей подопечной. Однако это может произойти только в том случае, если она публично откроет свое имя и призовет войска под свою руку. Русские могут восстать только под знаменем „новой царицы“, в данном случае прямой наследницы покойного государя, иной способ возмущения, если это не простой бунт, для них немыслим.
Однако все мои попытки подвигнуть ее на это покуда безуспешны. Она действует осторожно, осмотрительно и занята больше благотворительностью, чем снисканием славы и почестей.
По части истинного ее происхождения ничего нового узнать не удалось, и ваше предположение, что она вовсе не дочь императора и не дочь черногорского авантюриста, остается неподтвержденным. Однако доподлинно мне известно, что богатства свои она получила из Черной Горы, но как это произошло, я не знаю. Кстати, невдалеке тут тоже есть местечко, называемое Карадаг, Черная Гора, но это всего лишь совпадение и не имеет ни малейшего отношения к избранному нашей подопечной псевдониму.
Местность, которую наша особа собирается купить для своих легкомысленных опытов, принадлежит весьма опасному человеку Струнскому. Я бы хотела получить сведения о нем. Подозреваю, что это не только богатый самодур, но и прямой агент императрицы. Боюсь, он многое знает или догадывается, но ведет себя уклончиво и неопределенно.
Сир! Вы поступили неосмотрительно, не снабдив меня шифром. Я испытываю затруднения, открыто занося мои мысли на бумагу. В противном случае я могла бы воспользоваться обыкновенной почтой, учтите это на будущее.
Еще одна трудность состоит в том, что я испытываю определенные симпатии к своей партнерше. Нелегко играть двойную игру, к тому же натура ее, как я уверяла вас, вряд ли соответствует нашим надеждам. Она мягка, мечтательна, слишком добра. Она окружает себя столь же мягкими и расплывчатыми людьми, как, например, граф Осоргин. Простой люд ее любит, это наш козырь. Но как заставить ее действовать более решительно? Тогда бы за ней ринулись все, кто недоволен правлением нынешней государыни, а таких множество.
