Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке

 — Плохие новости, — отрывисто молвил Деку. — Тайская армия перешла в наступление. Пибул Сонграм требует компенсации за потопленные суда. Вот уж никогда бы не подумал, что буддисты так агрессивны.

 — Япония наверняка вновь предложит свое посредничество. Насколько я знаю, они хотят, чтобы соглашение было подписано в Токио.

 — Но пока суд да дело, таи слопают еще кусок.

 — Откуда сведения?

 — Из японских источников.

 — Возможно, это провокация. Попробуйте срочно связаться с Луанг Пробангом. У меня создалось впечатление, что тайские министры более чем удовлетворены достигнутым.

 — А если нет?

 — Тогда отдайте приказ флоту атаковать.

 — Вы с ума сошли! Японцы сразу же вцепятся нам в горло.

 — Если бы вы не поспешили умиротворить Бакшон и Кохинкину, ваше превосходительство, у нас были бы козыри для контригры. Теперь они в сносе.

 — Политика — не карточная игра, майор, — наставительно заметил Деку. — У нас не было другого выхода. Красные в Бакшоне убивали наших администраторов, нападали на военные лагеря, грабили обозы, жгли долговые расписки. Это был форменный разбой.

 — Разгул черни всегда отвратителен, — кивнул Фюмроль. — И навести порядок, безусловно, следовало. Возможно, предпринятые меры и оказались излишне крутыми, но в таком деле всегда неизбежны издержки. Тут у меня с вами нет разногласий. Я о другом, мой адмирал. Почему мы допустили, чтобы вьетнамцы восстали главным образом против нас? Лучше бы они со всей силой обрушились на японцев. Нам следовало бы вести себя тоньше. Отчего бы не пообещать коммунистам кое-какие уступки? Пусть они увидят разницу между нами и японским гестапо. Если нам, конечно, удастся доказать, что такое различие есть, они пойдут на союз. Пусть вынужденный, пусть временный, но союз, который позволит нам противостоять самурайскому шантажу. Вы же видели, как повели себя японцы, когда сделалось жарко. Пусть они, а не мы боятся восстания.

 — Я внимательно выслушал вас, — заложив руки за спину, Деку прошелся по кабинету. — У меня возникло ощущение, что вы неправильно ориентируетесь в расстановке сил. Следует исходить из того, что Япония — наш партнер, а не из обратного, как поступаете вы. Другого не дано. С коммунистами немыслимо вступать в любые отношения, — он остановился перед портретом Петэна. — Есть вещи, в которых необходимо проявлять неукоснительную принципиальность. Так учит нас маршал. Забудьте политиканские компромиссы печальных времен Народного фронта. Отныне и вовеки — коммунисты враги цивилизации. В переговорах с японской стороной прошу исходить из этого основополагающего принципа.

 — Прошу простить меня, ваше превосходительство, — Фюмроль встал, — но я полагал, что вы призвали меня для консультаций. Очевидно, я ошибся.

 — Сидите. — Деку властно указал на кресло. — Вы действительно ошиблись, но ошиблись по неведению, ибо не информированы о закулисных сторонах проблемы. Да, мы сурово подавили мятеж в Бакшоне, но нашими жертвами стали в основном темные крестьяне. Коммунисты сумели сохранить свои вооруженные отряды. Они отвели их в недоступные горы, в пещеры. Они ждут своего часа. А события в Кохинхине? Нам удалось перехватить документы, в которых был указан срок восстания. Только поэтому мятеж удалось подавить в зародыше. Вы изволили наградить господина Жаламбе пощечиной, а он в тот день арестовал многих коммунистических главарей. — В его голосе прозвучали мягкие нотки. — Не сердитесь, Фюмроль, но я желаю вам добра. Вы все еще живете политическим багажом тридцать шестого года, а времена изменились, и очень существенно. Ваше сердце разрывается между безумцами, которые последовали за авантюристом де Голлем, и патриотами, не оставившими родину в ее трудный час. Пора определиться. По своему рождению, воспитанию и образу мыслей вы наш. Так переболейте же поскорее детской болезнью фрондерства, или не миновать беды.

Тхуана окатили водой и вновь поставили перед столом, за которым сидел Жаламбе. В снопе света, бившем из рефлектора, четко различалась каждая оспина, каждая морщинка на искалеченном побоями лице. Разбитые губы безотчетно складывались в неизменную улыбку.

 — Тяо бак, — поздоровался по-вьетнамски Жаламбе.

 — Тяо ань, — приветливо прохрипел Тхуан.

 — Comment уа va?[20] — спросил Жаламбе, исчерпав свой вьетнамский лексикон.

— Pas bien[21].

 — Сами виноваты, — окончательно перешел на французский Жаламбе. — Разве можно быть таким упрямым? — пожурил он. — Ну да ладно. Хет.[22] Скажите, кому принадлежат эти вещи, и вас отвезут домой.

Тхуан молча опустил голову.

 — Может быть, вам трудно разглядеть из-за света? — Жаламбе направил рефлектор на салфетку, на которой лежали две перекальные лампы, штатив и примитивная отмычка. — Теперь лучше?

 — Спросите его о чем-нибудь другом, — Уэда подал голос из темного угла. — А то как доходит дело до этих злосчастных предметов, на беднягу нападает столбняк. Мы же знаем, что это не его причиндалы.

 — Конечно, не его, — подхватил Жаламбе. — И отпечатки пальцев на них чужие. Это чужое? — Он утвердительно кивнул, подсказывая арестованному ответ.

 — Нет.

 — А чье?

 — Не знаю.

 — Но мы нашли отмычку и лампы у вас в сундучке… Вы знаете этого человека? — Жаламбе наклонился над столом и приблизил к глазам Тхуана фотографическую карточку. — Он спрятал у вас свои вещи?

 — Нет.

 — А этого? — Жаламбе быстро схватил другой снимок. — Этого молодого человека? Его зовут Нго Конг Дык, и он сознался, что частенько вас навещал. Как видите, мы всё знаем, и запираться больше бессмысленно.

Тхуан облизал саднящие губы.

 — Только одно слово, и вы свободны. — Жаламбе наклонился, словно боялся не расслышать. — Да или нет?

Повар не ответил.

 — Вам действительно чертовски не везет, господин Жаламбе, — сочувственно прокомментировал Уэда. — Третий случай.

 — Гастон! — потеряв терпение, рявкнул Жаламбе. В комнату на цыпочках вбежал низенький лысый человечек с близко посаженными глазами. Массируя костяшки пальцев, он выжидательно уставился на Жаламбе.

 — Придется повторить, Гастон.

 — Постойте, — вмешался Уэда. — Мы только даром теряем время. Пора испробовать более эффективные методы. Пусть с него снимут одежду.

Жаламбе кивнул. Тхуан безучастно, как манекен, дал себя раздеть.

 — Привяжите к скамье, — велел Уэда. По знаку Жаламбе Гастон кликнул еще одного жандарма, и они вдвоем бросили арестованного на пол. Затем перевернули ножками вверх тяжелую скамью из эбенового дерева.