Мишель Зевако - Кровное дело шевалье
— Именем короля! — гаркнул человек, возглавлявший отряд.
Пардальян хотел схватить висевшую на стене шпагу, но не сумел этого сделать: его обступили со всех сторон, заломили ему руки, сбили с ног.
— На помощь, на помощь! — донесся с улицы отчаянный призыв Лоизы.
Эта мольба удесятерила силы Пардальяна. Он рванулся, но даже сверхчеловеческое напряжение стальных мышц оказалось бесполезным: Жан обнаружил, что крепко связан по рукам и ногам. Тогда шевалье зажмурился, и слезы горького бессилия заструились из-под опущенных век по пылающим щекам.
Во время схватки Пипо яростно бросался на людей, нападавших на его хозяина, кусал их, злобно рычал, лаял. Когда гвардейцы королевы сумели наконец одолеть Пардальяна, Нансе увидел, что потерял двоих людей убитыми, еще пятеро были ранены. Что касается погибших, то одного из них ударом кулака в висок прикончил Пардальян, другого загрыз Пипо.
— Уходим, — распорядился капитан. Гвардейцы подхватили связанного Пардальяна и потащили его вниз. Пока они спускались по лестнице, Пипо жутко выл, будто оплакивая своего хозяина.
На улице Жан открыл глаза и заметил три экипажа: один ожидал у ворот постоялого двора; он, несомненно, предназначался для пленника; две другие кареты стояли у дома напротив. Первая была пуста, а во второй сидел мужчина. Пардальян узнал Анри де Монморанси, маршала де Данвиля.
Больше шевалье ничего не удалось увидеть: его швырнули в экипаж с опущенными шторами, и эта передвижная тюремная камера тут же покатила по улицам Парижа.
Бессильное отчаяние словно лишило Жана рассудка; впрочем, он быстро взял себя в руки и, вновь обретя хладнокровие, стал следить за поворотами экипажа. Шевалье отлично ориентировался в Париже и вскоре понял: его везли в Бастилию.
Бастилия! Зловещая крепость, в которой люди пропадают навсегда…
Бастилия!.. Эта мрачная твердыня была в то время государственной тюрьмой, она оставалась главным королевским застенком и при Людовике XIV, и при Людовике XV. Лишь Генрих IV и Людовик XIII предпочитали отправлять заключенных в иные места.
Бастилия — это не просто тюрьма, как Тампль, Шатле и многие другие крепости.
Это — склеп, это — медленная, но неотвратимая гибель…
Пардальяну стало ясно: он может считать себя покойником. И судьба нанесла ему этот страшный удар как раз в ту минуту, когда его возлюбленная нуждалась в защите!
Экипаж миновал подъемный мост, ворота и наконец остановился. Шевалье выволокли наружу, и он увидел, что находится в тюремном дворе окруженный стражей. Пленника подхватили несколько здоровых тюремщиков и потащили, поскольку сам он двигаться не мог. За ними со скрежетом закрылась окованная железом дверь, и они зашагали по длинному коридору с низкими сводами; стены коридора, источенные влагой и покрытые плесенью, испускали отвратительные испарения. Затем Пардальяна поволокли вверх по каменной винтовой лестнице: еще две железные решетки и снова длинный коридор; наконец Жана впихнули в большую камеру на четвертом этаже западной башни Бастилии; сняв с него путы, тюремщики ушли — и дверь с грохотом захлопнулась за ними.
И тогда Пардальян с отчаянными воплями стал биться об эту железную дверь. Он колотил, не жалея своих кулаков, пинал ногами, с разбега врезался плечом. Но все было бесполезно. Когда шевалье это осознал, в глазах у него потемнело, и он как подкошенный рухнул на холодные плиты каменного пола.
Но что же случилось в мансарде на улице Сен-Дени? Почему Лоиза, никогда не обращавшаяся к Пардальяну, вдруг позвала его на помощь? Об этом мы сейчас и сообщим нашим читателям.
Как мы помним, маршал де Данвиль узнал Жанну де Пьенн и убедился таким образом в том, что предчувствия его не обманули. Уже рассвело, и хозяева соседних лавочек с интересом глазели на застывшего в центре улицы маршала.
Придя в себя, Анри де Монморанси помчался во дворец Мем, где всегда останавливался, приезжая в Париж. Что-то зловещее чувствовалось в этом дворце — то ли потому, что он соседствовал с тюрьмой Тампль, то ли потому, что его хозяин отличался мрачным характером. Все слуги в этом жилище были безмолвными и исполнительными, а обилие солдат делало дворец Мем похожим на крепость.
Анри провел весь день у себя в кабинете, вздрагивая при малейшем шуме и прислушиваясь к каждому звуку.
Данвиль, который не боялся никого на свете, Данвиль, который даже в ту жестокую эпоху славился своей свирепостью, Данвиль трепетал от ужаса при одной мысли о Жанне. А мысль эта беспрестанно терзала его мозг: «Вдруг те же причины, что привели в Париж меня, приведут сюда и Франсуа? Я оказался на улице Сен-Дени случайно, но ведь и мой брат может так же, волею случая, забрести туда… И он увидит ее… заговорит с ней… Она все ему расскажет…»
Данвиль покрывался холодным потом и бледнел.
«Боже! — твердил он про себя. — Сколько лет прошло! Как старался я позабыть о прошлом! Но тщетно… Оно всегда со мной, даже в сражениях, где льются реки гугенотской крови, даже на пирах, где я пытаюсь одурманить себя вином… Не могу, не могу забыть! Я снова вижу ее перед собой… там, в Маржанси, в жалкой крестьянской лачуге… Опять и опять я слышу те слова, что она шепотом сказала Франсуа: «Добей, добей же меня!.. Смотри, я умираю!» Как она ненавидела меня! Как презирала! Но я отомстил! Я поломал им жизни, всем троим в один день: и отцу, и матери, и дочери! Горе тем, кто невзлюбит меня! Ибо я не знаю прощения!»
Данвиля пьянило ощущение собственного величия и могущества.
Потом он вновь вспоминал о старшем брате, которому причинил столько горя: он не испытывал угрызений совести, но боялся мести Франсуа.
Страшные призраки прошлого, восстав из могилы, окружили Анри де Монморанси. Он опять видел себя в каштановом леске, неподалеку от родового замка, вновь чувствовал, как вонзается в его тело шпага Франсуа… Он вспомнил, как брат склонился над ним, поверженным и бессильным, как тяжелый взгляд Франсуа вселил ужас в его душу…
Неужели Франсуа скоро узнает правду? Что тогда будет с Анри?
Данвиль без сил рухнул в кресло и прижал ладони к вискам.
Бежать!.. Но куда? Франсуа разыщет его и на краю света!
Он едва не потерял голову от невыносимого страха, но внезапно заскрежетал зубами от бешеной ненависти. Теперь Анри возжаждал крови!
Из его груди вырвался хрип; он вытащил кинжал и с размаху глубоко всадил оружие в стол, словно пронзая тело старшего брата. Тонкий клинок затрепетал, со свистом рассекая воздух.
— Я готов, готов убивать и совершать самые чудовищные злодеяния! — вскричал Анри, и неукротимая ярость исказила его лицо. — Свой страх я залью кровью! И тогда новые впечатления, омерзительные и жуткие, вытравят из моей памяти картины былого! Пусть только Франсуа попробует явиться! Я разделаюсь с ним! Я пущу в ход этот кинжал! Пусть погибнут и она… и ее дочь!
