Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой
Уже через час запылало на том берегу, на месте Бартеневки, огромное зарево, а к утру явился огорченный и озабоченный Леваш и привез того, четвертого.
Ордынцы долго не церемонились. Узнав, что имение принадлежало московитам, они немедленно подожгли его со всех сторон. Огромная масса подготовленных для частокола бревен вспыхнула быстро, и к полудню от Бартеневки осталось одно пепелище и груда черных от сажи каменных руин.
Схваченного ими молодого парня они заставили смотреть на пожар, велев ему навсегда запомнить это последнее в его жизни зрелище и рассказать о нем хозяевам, чтобы знали, как Орда поступает с теми, кто не платит вовремя дань.
Затем они выкололи ему глаза и подбросили Левашу, зная, что он в хороших отношениях с московскими соседями.
Самому Левашу повезло. На его землях остановился ставший к этому времени тысяцким старый знакомый Сайд, который был здесь с покойным Богадуром и проникся уважением к Левашу. Он сам попросил у Азов-Шаха, в прямом подчинении которого находился, чтобы тот направил его сюда, поскольку он уже знал эти места.
Сайд сразу же нанес Левашу дружеский визит, привез богатые подарки и заверил, что никаких бесчинств или притеснений людям Леваша от его людей не будет, а если кто-то из ордынцев совершит хоть малейший проступок в этом направлении, Сайд лично в присутствии Леваша снесет виновному голову.
Не успело наступить утро, как на берег Угры с московской стороны вышло из лесу войско великого князя Ивана Ивановича с пищалями и разнообразными пушками, от огромных до совсем маленьких.
Поскольку воевода Образец знал о летней дуэли Анницы с Богадуром, а ко всем людям, проявившим военное мастерство, он относился с исключительным уважением, боровский наместник лично нанес ей визит вежливости. Он формально спросил разрешения занять берег Угры на землях, принадлежащих Медведеву, но за пределами поселения Медведевка, на что, разумеется, получил согласие — Анница прекрасно понимала, что воевода мог здесь все занять, ни у кого ни о чем не спрашивая, но догадалась также, что Образца к ней привело любопытство. Он с уважением потрогал большой тисовый лук, пообещал, что его воины не будут докучать хозяевам, и откланялся, заверив, что всегда будет готов оказать семье Медведевых помощь во всем.
Больше всего повезло Картымазовке. Наименее защищенная, она в одночасье стала неприступным фортом. С согласия Василисы Петровны и Петра Картымазовых на их подворье остановился сам князь Холмский, в результате чего вокруг расположился целый полк охраны, так что ни о каком неожиданном нападении не могло быть и речи.
Напротив брода через Угру, на границе земель Медведева и Картымазова, была выставлена целая пушечная батарея. Впрочем, к вечеру пушки и пищали уже торчали вдоль всего берега.
На следующий день тихие берега реки Угры превратились в кромешный ад.
Татары, пользуясь густыми зарослями, подбирались к берегу и осыпали московских пушкарей градом стрел и матерных слов.
Немедленно вступили в дело пищали и пушки, грохот стоял неимоверный, по обе стороны реки горел сухой лес, едкий пороховой дым смешивался с дымом горящих деревьев и кустарников, закрывая порой небо и солнце, превращая яркий день в тусклые сумерки.
И так теперь было каждый день.
Тяжелее всех это переносила Настенька.
Высокие языки пламени над лесом, означающие гибель дома, который лишь совсем недавно стал ее домом, потрясли Настеньку гораздо больше, чем Анницу, для которой это был дом ее детства.
Настенька рыдала весь день, у нее пропало молоко, а ночью с ней случился странный приступ — ей казалось, что пришли татары и сейчас ее снова похитят.
Анница не отходила от золовки всю ночь.
Утром на смену ей пришел худой, осунувшийся Генрих.
Он попросил разрешения посидеть с «хозяйкой», как он ее почтительно всегда называл. Анница согласилась, потому что уже сутки не спала, да и сама Настенька наконец задремала.
Генрих сел на скамье в углу и тихонько стал наигрывать на своей лютне.
Как только рассвело, грохнула пушка где-то далеко, потом ближе другая, и следом бабахнул целый залп совсем недалеко…
Настенька проснулась.
Генрих поднялся, встал на колени возле ее постели и, взяв руку Настеньки, осторожно поцеловал.
На его глазах выступили слезы.
— Это я во всем виноват, — сказал он. — Я уговорил Филиппа начать это дурацкое строительство…
— Нет-нет, Генрих, что ты говоришь, — слабо возразила Настенька, — при чем тут это? Татары все равно пришли бы… Я знала, я знала, что они придут…Я знала, что они придут за мной… Пресвятая Матерь Божья, спаси и сохрани! Я боюсь… Я боюсь, что меня снова увезут! Генрих, я боюсь!!! — закричала она.
— Ну что ты, хозяюшка моя, успокойся, никто тебя в обиду не даст — смотри — друзья рядом, войско московское вокруг стоит — кто же тебя отсюда увезет?!
— Все равно я боюсь… Меня увезут и убьют, я знаю… Я боюсь, Генрих…
И тогда лив Генрих снял со своей шеи большой круглый медальон из серебра с вытисненным на нем изображением Богородицы с младенцем.
— Это самое дорогое, что у меня есть, — сказал он. — Моя матушка дала мне это и сказала: здесь волшебный эликсир — если ты им смажешься, тебя не возьмет никакое оружие. Даже само то, что будешь носить его на своем теле, защитит тебя от всех бед. Вот посмотри!
Генрих поднес медальон к глазам Настеньки, и тогда она увидела, что это не просто украшение или образок — это плоская серебряная бутылочка с маленькой серебряной крышечкой. Генрих осторожно открыл эту крышечку и поднес к носу Настеньки. Сильный аромат, вызывающий странное чувство успокоения, опьянения и удовольствия, пахнул на нее.
— Что это? — изумленно прошептала она.
— Это и есть волшебный эликсир. Я только два раза смазывался им перед самыми страшными сражениями — чуть-чуть… Шею и руки. И вот представь — все вокруг меня падали убитыми, а я не получил ни одной царапины. Оба раза. И вообще, пока я его ношу, меня никто никогда не ранил.
— Никогда? — недоверчиво спросила Настенька.
— Ни разу, — заверил Генрих.
Он вложил медальон в ее руки.
— Прошу тебя, прими это в знак моего огромного почтения к тебе. Вот видишь — ты только вдохнула аромат волшебного бальзама, и тебе сразу стало спокойней. Все твои страхи пройдут, как только ты наденешь его на шею…
— Правда? — нерешительно спросила Настенька.
— Ручаюсь, — приложил руку к сердцу Генрих.
— Спасибо, — слабо улыбнулась Настенька, принимая медальон. — А ничего, что у меня тут крестик?
— Христос и Богородица будут вместе хранить тебя, — улыбнулся Генрих.
