Юрий Трусов - Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)
Черные глаза де Рибаса сверкнули, он хитро улыбнулся.
– Я графа Войновича попросил помочь нам. Он подведет из Очакова свои канонерские лодки и по турецкому флоту учинит огонь.
– Это верно, – согласился Гудович. – Только, зная графа Войновича, я сомневаюсь, чтоб сей контр-адмирал отважился на это. – Иван Васильевич улыбнулся. – Я лучше тебе для прикрытия левого фланга отряжу батальон пехоты с батареей из десяти орудий. Этак надежней будет.
Де Рибас кивнул в знак согласия и подозвал к себе стоящего у входа в шатер Хурделицу.
– Перед тем как принять окончательное решение, неплохо бы выслушать есаула. Он только что вернулся из разведки, – сказал начальник авангарда по-французски.
Хурделица рассказал о последних событиях в турецкой крепости, обо всем, что узнал от Симона Аспориди.
Выслушав есаула, Гудович повеселел:
– Сей репорт лишь подтверждает мою мысль. А теперь, что думают господа офицеры? Дадим слово самому младшему по чину. – Генерал-поручик посмотрел на Кондрата.
У Хурделицы горло перехватило от волнения. Но он овладел собой и произнес хрипло:
– В Хаджибее нас пока и не чуют. Штурмовать надобно!
Гудович весело глянул на де Рибаса.
– Штурм!
– Штурм! – словно эхо прокатилось по шатру.
Все были за немедленную атаку крепости.
Перед тем как вернуться к главным силам своей армии, которые находились в семи верстах от Кривой Балки, в оврагах около Усатовых хуторов, Гудович произвел смотр поискам авангарда. Он не торопясь прошел вдоль выстроенных рядов гренадеров и казаков. Останавливался перед каждым капральством[37], перед каждой сотней. Говорил с солдатами и казаками запросто.
– Оружие перед боем почистить, ребята, проверить, чтоб в деле не отказало. Супостата бейте пулей, но и про штык не забывайте. Турок нашего штыка не любит – страсть!
Бодрые слова генерала были по душе воинам. «Прост, да, видно, настоящий воин». Хурделица почувствовал расположение к этому человеку с некрасивым продолговатым лицом. И вспомнился Кондрату другой генерал, внешне совсем не похожий на этого. Тот самый, что вручал в Васильковом урочище черноморцам знамя…
После смотра Кондрат со своим отрядом был направлен к гренадерам. Здесь он повидал своего друга Василия Зюзина. У одного из солдатских костров до слуха есаула долетели слова, заставившие его приостановиться.
– Раз Гудок сказал возьмем Хаджибей – значит, так оно и будет! Я его еще с турецкой войны знаю. Подполковником он тогда был. Помню, два дня нас янычары да спаги взять пытались, но Гудок – ни шагу назад! С фузеей[38] солдатской с нами в одном ряду в каре стоял, штыком отбивал врага. А подмога подошла – в штыки нас повел и погнал турка… Вот каков!
Подойдя ближе, Кондрат узнал в рассказчике ефрейтора Громова.
Среди гренадеров был и субалтерн Зюзин. Василий тепло встретил друга.
Перед грозой
Граф Илья Безбородко в тот же день осмотрел вверенные ему войска. Он был доволен. Наконец-то Гудович дал ему возможность проявить себя. В том, что он проявит себя блестяще, граф не сомневался нисколько. Завтра, лишь взойдет солнце, он поведет батальон на Хаджибей. Его пушки ударят по крепости, вражескому флоту, и он покажет этому де Рибасу, как надо выигрывать баталии!
Войдя в свой шатер, граф с отвращением сбросил пропыленный плащ и приказал денщику переодеть себя. Тот принес изумрудного цвета атласный кафтан, шелковые чулки, лакированные башмаки с большими золотыми пряжками. Безбородко облачился во все это и повернулся к походному, в позолоченной раме, зеркалу. Увидел дородное, осыпанное пудрой лицо, обрамленное волнистыми локонами парика, и улыбнулся. Что ж, в таком виде не стыдно быть увенчанным лаврами виктории…
Туалет был полностью закончен, когда в шатер вошел, отвешивая глубокий поклон, Боассель. Это был худосочный француз, один из многих иностранцев, зачисленных Потемкиным на русскую службу. Боассель имел прекрасные манеры, славился находчивостью, а главное – был услужлив и считался забавным собеседником. Француз понравился Безбородко, и тот взял его под свое покровительство, приказав слугам в любое время допускать его к себе.
– Мой граф! Вы напоминаете мне сейчас принца Анжуйского перед сражением. Фортуна сделает непоправимую ошибку, если не увенчает вас завтра лаврами победителя.
Комплимент Боасселя понравился Безбородко, хотя он и знал, что между его курносым лицом и орлиным профилем принца Анжуйского мудрено отыскать сходство. Граф милостиво улыбнулся и пригласил француза поужинать.
Пробило уже за полночь, когда Боассель, рассказав немало забавных историй о своих амурных приключениях в Париже, покинул, наконец, графский шатер. Безбородко приказал камердинеру разбудить его не ранее как с первыми лучами солнца. Де Рибас все равно не начнет штурм раньше.
Успокоенный этой мыслью, Безбородко глубоко зарылся в мягкую пуховую перину и сладко заснул.
Плечистый, невысокого роста, Меркель зябко кутался в свой выцветший старенький плащ: его до костей пробирал внезапно подувший резкий ветер. Майор всматривался в закипевшее волнами море. Там, на белых гребнях, то высоко поднимались, то опускались огни турецких кораблей. Меркель улыбнулся озябшими губами. Он вспомнил приказ Гудовича: как только стемнеет – перейти с батареей пересыпь, чтобы при штурме прикрывать левый фланг авангарда от пушек турецкого флота. Он, Меркель, хорошо выполнил этот приказ!
В сумерках де Рибас повел свой авангард из Кривой Балки к крепости. Кондрат Хурделица, оставив своего иноходца в обозе, шел во главе штурмового отряда, которым командовал полковник Хвостов. Отряд полковника состоял из двух пеших полков черноморских казаков и батальона гренадеров, где служил субалтерн Зюзин. Кондрата, хорошо знающего подходы к стенам крепости, де Рибас послал проводником к капитану Трубникову, молодому командиру гренадерского батальона. Такое назначение обрадовало есаула.
Он знал, что гренадерам Трубникова назначено первыми ворваться в крепость. Участвовать в штурме было сокровенной мечтой Кондрата. Радовало его еще и то, что во время штурма он будет рядом со своим другом Василием. Ведь они давно договорились брать Хаджибей вместе, плечом к плечу!
Шагая впереди гренадерского батальона за капитаном Трубниковым, рядом с Зюзиным, Кондрат был возбужден так, словно шел не в бой, а на какое-то большое торжество. Ему не терпелось поделиться своими мыслями с Василием, но этого нельзя было сейчас сделать.
Наступили решительные минуты. Штурмовой отряд должен был как можно бесшумней, незаметней и ближе подойти к стенам крепости. Поэтому не только солдатам, но и офицерам строжайше запретили разговаривать. Колеса пушек обмотали соломой, а тесаки, чтобы не звенели, – паклей.
