Владимир Прасолов - Золото Удерея
— Вот ведь как бывает, а? — сокрушалась тетка Полина. — От одной беды уберегла, другая напасть настигла!
Не верила тетка Полина в гибель Анюты. Не верила, и все тут, хотя все говорило о том, что погибла она. Не нашли ее. Искали двое суток, всю округу обошли, всех охотников на ноги поставили, даже следов, ни ее, ни медвежьих, чего более всего опасались, не нашли. Как сквозь землю провалилась! Иль по воде ушла! Такое тож меж мужиками проскользнуло. Ну куда б ей деться. Труп, даже если так, собаки-то точно обнаружили бы. Не нашли! Сама уйти после такого, ребятишки врать не будут, не смогла бы никак. Значит, жива она и кто-то ей помог. Вот только кто ей мог помочь и где она? Этот вопрос не выходил из головы несчастной женщины, когда в дверь тихо постучали.
— Можно войти, хозяюшка?
— Отчего нельзя, коль с добром, входите.
В горницу, согнувшись, поскольку потолок не позволял в полный рост встать, вошел бородатый мужик. Шапку в кулаках скомкав, вежливо спросил:
— Полина, дочь Прокопьева, вдова Селиванова кузнеца, вы будете?
— Я буду, присаживайтесь, а то неловко вам стоять-то, — с улыбкой ответила тетка Полина, — давно уж меня так никто не величал.
— Фрол я, Игнатьев. С дырявых камней, что на Тесеевой реке, — присаживаясь на лавку, представился мужик.
— Ну и что привело тебя, Фрол Игнатьев, к старой свахе? — лукаво улыбаясь, спросила тетка Полина.
— Ну так, то и привело, — оживился мужик. — Оно конечно, дело такое… — Мужик, потупив взор куда-то себе под ноги, замолчал, выкручивая шапку.
— Ты шапку-то положь да дело говори! Аль зазноба какая завелась, да подойти не смеешь, а? Угадала, милой?
Мужик только кивнул, шапку между колен упрятав.
— От мужики, а? Ты, наверное, на медведя с рогатиной без страха? А?
— И с рогатиной бывало, а что? — опять оживившись, заговорил мужик, уже весело улыбнувшись хозяйке. — О деле сперва. Я вот вам подарок принес. Глядикось, — вытащив из-за пазухи, положил перед теткой Полиной туго набитый мешочек.
— И что там? — спросила тетка Полина.
— Мумие каменное.
— Да что ты, милой?! Вот спасибо, кто ж это мне подарок такой дорогой передал?
— Отец Серафим кланяться велел.
— О-о-ё-ё-ёй! — всплеснула руками Полина Прокопьевна. — Божечки мои, давно я о нем не слыхала, ой давно! Как он? Жив? Здоров?
— Да что ему станется, жив-здоров, чего и вам желает. Просил проведать да спросить вас, уважаемая, про девку, что в тайге пропала…
— Дак Анютка, Никифорова дочь, из Рыбного села.
— Это ведомо ему, просил рассказать, что с нею приключилось перед тем.
— Где ж она?
— В тайге у старца.
— Слава те господи, — прошептала Полина Прокопьевна, — жива, значит.
— Жива-то жива, да не совсем.
— Это как?
— Спит. С тех пор как привез, в сознание не приходила. Отец Серафим за телесное здоровье опасений не имеет. Цела будет, беда в другом. К жизни девку вернуть надо, а не хочет она.
— Как не хочет? Как это?
— Вот так, не хочет. Потому и прислал меня отец Серафим тебя спросить, что с девкой было, коль она жить расхотела?
— Так обычное дело — с милым своим в разлуке, вот и маялась.
— Подробней сказывай, отец просил все до мелочей ему пересказать.
— Хорошо. В общем, отец ее за нелюбого просватать решил, отправил с ним в Енисейск на дощанике. Она с него и сбегла ко мне в деревне, хворой притворилась. Я ей в том, не буду греха таить, поспособствовала. Вот, а парень ее в Рыбном селе остался, Федька Кулаков. По нему она и сохла, бедняжка.
— Это все?
— Все, больше об чем девице печалиться, как не о милом своем?
— Хорошо, так и перескажу старцу. А к тебе, Полина Прокопьевна, еще просьба: отец просил об этом разговоре никому не сказывать.
— Так как же молчать-то? Отец, мать убиваются в горе, сколь искали уж! Никифоров со дня на день нагрянет, за Анюту весь спрос с меня. Да сказать-то забыла, дощаник тот, с которого она сбегла, сказывают, в шиверах затерло, потонули, поди, все.
— Вот пущай тебе Никифоров спасибо и скажет.
— Ой, лишенько, не смогу я утаить такое!
— Никифоров узнает, где она, пожелает забрать, так?
— Так.
— Ежели ее родителям выдать, помрет она, не выходит ее никто, окромя старца. Понимаешь это аль нет? Кроме всего прочего, старец в гонении, скрытно живет. Сама знаешь.
— Кабы не знала Серафима, не взяла бы грех на душу.
Тетка Полина отошла в угол к образам, перекрестилась:
— Прости, Господи!
И уже строго, обернувшись к Фролу, молвила:
— Хорошо, молчать буду. Все. Об том забыто, садись к столу-то ближе. Накось кваску испей.
— Благодарствую. — Фрол с удовольствием, чуть проливая в бороду, выпил целый ковш холодного кваса.
Полина Прокопьевна, накинув на плечи большой цветастый платок, как-то изменилась собой и, присев напротив, загадочно улыбаясь и заглядывая в его глаза, заговорила:
— А-а-а-а, Фрол? Кака-така зазноба тебе приглянулась, сказывай. За такого красавца — враз сосватаю!
Фрол смутился.
— Благодарствую, я уж сам как-нибудь.
— Вот-вот, и будет как-нибудь! Тебе сколько годов-то, Фрол?
— Двадцать и ишо семь.
— И ишо в женихах?! — передразнивая мужика, продолжила сваха.
— Да, холостой! — не без гордости ответил Фрол.
— Чему гордишься? Мужик холостой, что выстрел пустой. Дыма много — толку нет! Иди уже, герой, поклон старцу от меня передай. Слово сдержу, токмо, как только она подымется, известите.
Фрол вышел из дома свахи. Уже вечерело, и река, отражая закат, пламенела водами, качая легкие суденышки на широкой, уходящей вдаль глади. Там она, скрадывая береговые утесы и сопки, сливалась с небом, и получалось, что лодки как бы парили в дрожащем мерцающем воздухе. И все это марево переливалось цветами уходящего на покой светила. Фрол, очарованный этой красотой, медленно спускался к берегу. Тут, в укромной заводи, его лодка дожидалась своего хозяина. Длинная, долбленная из одного ствола, она была легка и прочна, стойка и послушна в умелых руках и против волны, и против камня подводного. Под себя сработал ее Фрол. С любовью и терпением, две зимы и лето ушло на ее изготовление. Мужики завидовали: «Ты как жену себе ее ладишь — холишь да гладишь». Зато сейчас сердце радовалось у Фрола, как он на ней на воду выходил. Прежде чем в лодку сесть, сапоги снимал. До чего люба была ему эта руками своими сделанная лодка. А тут видит, стоят двое мужиков у лодки, говорят о чем-то, один из них ногу на корму лодки поставил. Не по-ангарски это — на чужую вещь ногой! Задело это Фрола, прямо за живое зацепило. Мужики увидели приближавшегося, но тот, что оперся ногой о лодку, не только не убрал ее, а еще сильнее нажал, так, что лодка стала крениться. Они видели, что Фрол шел прямо на них, но при этом нисколько не изменили своего поведения. Фролу даже показалось, что, кивнув в его сторону, ухмыльнулись. Он ускорил шаг и хотел с ходу оттолкнуть стоявшего от лодки, но наткнулся на трость, до боли жестко упершуюся ему в грудь. Фрол отпрянул от неожиданности и буквально зарычал:
