Мэри Стюарт - Принц и паломница
– Дамы? Так, значит, там будет и королева Моргана?
– О нет! – Насмешливое удивление пажа осталось незамеченным Александром. – Она не сидит с дамами! Я как раз бегу ее искать. Час назад они вернулись с верховой прогулки и теперь, думаю, они в восточной башне.
– Они?
– Королева, моя госпожа, и ее рыцари.
– Действительно, – протянул Александр, испытывая непреодолимое желание увлечь очаровательную королеву от подобного общества, но все еще сдерживаемый галантностью, равно как и еще одной внезапной мыслью. – Нет, прошу, постой еще минутку. Не можешь ли ты мне сказать.., прав ли я, полагая – я от кого-то это слышал, – что среди рыцарей королевы есть и корнуэльцы?
Теперь он уже знал, что королева Моргана вызнала его имя не благодаря какому-то волшебству; все, что она слышала, это его бормотание в кратком бреду, когда какой-то инстинкт удержал его язык. Для нее и Бригиты – и предположительно, для всего остального замка – он был «Александр Сирота», человек, очевидно, благородный, но скорее всего незаконнорожденный. Эта мысль сперва ему немало докучала, но потом Александр сообразил, что это заблуждение лишь добавляет романтики приключению, в которое он окунулся; нет сомнения, в дальнейшем последует столь любимая поэтами сцена узнавания, когда он откроется всем как полноправный принц и ровня по крови любой королеве. Дальше этого его воображение не шло. Но он знал, что сейчас не время подвергать себя риску случайно столкнуться лицом к лицу с людьми от двора Марча, которые могли бы заметить его сходство с почившим отцом и тем самым подвергнуть опасности его семью, а также Садока с Эрбином, которые столько лет скрывали их счастливое спасение. А потому он с беспокойством и ожидал ответа пажа.
Ответ пришел утешительный.
– Такие здесь были, господин. Два рыцаря короля Марча и еще двое из герцогства в Думнонии на юге, я забыл, как оно называлось. Сейчас они уехали. Они не были королевиными рыцарями, просто привезли письма, и на прошлой неделе отправились восвояси.
– Понятно. Ну… В восточной башне, ты Сказал?
– Да, господин, но… – Паж остановился, прикусив губу.
– Но?
– Прости меня, господин, но я служу королеве, и я знаю, каков приказ. Тебе нет смысла сейчас идти в восточную башню. Мы все, я хотел сказать, все ее слуги, получили приказ никого туда не пускать, пока она и ее рыцари держат совет.
Но позже, в обеденное время, я уверен, тебя там примут.
– Держат совет? Что ты хотел этим сказать?
Александр говорил резче, чем ему хотелось бы, и смущенный паж начал заикаться:
– Я только имел в виду.., у них там собрания.., я не знаю, в чем дело… Откуда мне знать? Но она ведь королева, и даже если владения ее невелики и она называется узницей, она держит двор. Мне очень жаль, мой господин…
– Понимаю. Не тревожься понапрасну. Как бы то ни было, я ищу даму Лунеду, а не королеву. Спасибо, тебе лучше идти.
Я сам найду дорогу.
Паж убежал. Глядя ему вслед, Александр спрашивал себя, сколько еще пройдет времени, прежде чем он станет членом этого двора избранных счастливцев, которые собираются в восточной башне. Не так уж и много, удовлетворенно сказал он самому себе, не так уж и много.
Тем временем предстояло исполнить свой долг. Он без особого труда нашел дорогу на женскую половину, где госпожа Лунеда и ее дамы сидели за вышиванием. Лунеда встретила его с очевидным удовольствием, и дамы доброжелательно поудивлялись его счастливому выздоровлению. Он принес, потом повторил свои извинения за столь продолжительный визит в такое время, извинения, от которых Лунеда очаровательно и повторно отмахнулась. Следует заметить, что, несмотря на все извинения, ни хозяйка замка,. ни Александр не сделали никакой попытки к завершению этого визита: Лунеда – потому, что Моргана, которой она боялась, весьма недвусмысленно дала понять, что он должен остаться, а Александр – потому, что со всем высокомерием юности и пожирающим его желанием, разожженным в нем снадобьями и паучьими ухищрениями Морганы, был полон непреклонной решимости пуститься – причем у всех на глазах и открыто – в это первое свое любовное приключение! И какое приключение! Как любой молодой человек его возраста, он искал там и тут, но это не походило на преходящие увлечения юности! Тут все было иначе! Самая прекрасная женщина из всех, что он когда-либо видел, и она королева и сестра Верховного короля! А он, ее влюбленный до безумия избранник (как он был в этом уверен), стремился лишь быть допущенным на ее ложе, а после быть объявленным ее любовником в глаза всего мира – или, во всяком случае, в глаза прочих молодых рыцарей ее «совета».
И к полному удовлетворению Александра, тем же вечером перед всем замком королева ясно выказала свою приязнь. За обедом в большой зале Александра усадили по правую руку королевы. По левую руку от него сидела одна из ее придворных дам. Это была пожилая женщина (все без исключения фрейлины Морганы были пожилыми или ничем не примечательными), которая все свое внимание посвящала еде. Лунеда восседала слева от королевы. Говорила она мало, и, если уж на то пошло, Моргана по большей части оставляла ее без внимания. Зато сама королева была облачена в кремово-белое блио и сюрко, сверкавший бриллиантами, будто облачилась для победного пира. Ее темные, перевитые драгоценностями и уложенные в высокую прическу волосы покрывала тончайшая вуаль, а лицо, искусно подкрашенное, в свете свечей казалось лицом двадцатилетней девушки.
Александр и мечтать не мог о более ослепительном обнародовании грядущих услад. Зал, сам по себе небольшой, был заполнен людьми ее двора, и в гул мужских голосов вплетались голоса немногих фрейлин Морганы и Лунеды. Если забыть о страже Верховного короля, рассудительно ставшей так, чтобы ее не было видно, пир можно было бы принять за веселое собрание в замке какого-нибудь лорда. Разговоры и смех властвовали над столом, пирующих обносили напитками и яствами, и имевший глаза да видел, что взгляды всех пировавших были устремлены на Моргану и красивого юношу справа от нее.
Она дала им то, чего они ждали. Она почти не говорила ни с кем, кроме Александра, наклонялась к нему, давая рукаву, а иногда и руке коснуться его пальцев. Наконец, она перед всем залом подняла заздравную чашу в его честь, поцеловав сперва обод кубка, передала его юноше, чтобы он из него выпил. Александр, ослепленный ее красотой и несколько отяжелевший от обильных яств и вина после навязанного болезнью долгого воздержания, так и не увидел взглядов – двух-трех кислых, но по большей части с улыбкой, – которыми Обменялись рыцари из свиты Морганы. Взгляды эти без труда были поняты всеми, кто знал ее: «Что, твоя очередь? – говорили улыбки. – Тогда возьми все, что сможешь, молодой Петушок! Хвастай, кукарекай, пока можешь!»
