Бен Кейн - Забытый легион
— Ты хорошенькая и умная. — Помпея лукаво улыбнулась. — Научись хорошо ублажать мужчин — и сможешь завести своего собственного миленького старенького сенатора.
— С домом на Палатинском холме, — добавила Клавдия.
Фабиола твердо кивнула.
Рыжеволосая улыбнулась и пожала ей ладонь.
— Расскажи мне все, что нужно знать.
И Помпея возобновила обучение Фабиолы, сообщая ей новые и новые подробности о половой жизни. На этот раз тринадцатилетняя девочка слушала ее очень внимательно.
В конце концов Помпея вытянулась во весь рост в воде и замерла, наслаждаясь теплом.
— Пожалуй, достаточно для первого раза, — сказала она, закрыв глаза. — Хватит мыться. Йовина скоро потребует тебя.
У Фабиолы екнуло сердце, но она повиновалась.
Через некоторое время Помпея вновь привела ее в гардеробную. Она поставила девушку перед бронзовым зеркалом, заставила ее несколько раз повернуться, а потом украсила ее густые черные волосы несколькими цветами.
— И пожалуй, немного духов. — Она извлекла из-под одежды крохотный керамический флакончик и протянула Фабиоле. — Как раз то, что нужно.
Фабиола поднесла флакон к носу.
— Изумительно.
— Розовая вода. Греки продают на рынке. Я тебя скоро свожу туда. Возьми чуть-чуть на ладони и сбрызни шею.
Фабиола так и поступила, тонкий аромат очаровал ее.
— Стоит того, что было заплачено, до последнего сестерция.
— Прости! — Цена всерьез напугала девушку.
— Не пугайся. Сделаешь что-нибудь, когда мне понадобится помощь, — ласково сказала Помпея. — А теперь пора идти к гостям. Не стоит испытывать терпение Йовины.
Фабиола глубоко вздохнула. Дальше оттягивать неизбежное было нельзя. Да и какой смысл? Она высоко вскинула голову и направилась по коридору вслед за Помпеей.
Глава VIII
НА ВОЛОСОК ОТ ГИБЕЛИ
Рим, 56 г. до н. э.
Тарквиний кинул медную монетку торговцу за прилавком, отвернулся и впился зубами в хрустящую корочку хлеба. Уже давно перевалило за полдень, а этруск ел еще до рассвета. Хотя свежий хлеб только растревожил аппетит, нужно было подождать. У Тарквиния были дела поважнее утоления собственного голода. «Отыскать Целия». Он находился в городе всего неделю и за это время, к немалому сожалению, не смог обнаружить даже следов своего бывшего господина. Казалось, никто не знал о существовании на свете рыжеволосого аристократа средних лет, отличавшегося крайней вспыльчивостью. И ежедневные жертвоприношения, которые совершал Тарквиний, тоже не помогали ему узнать о местонахождении Целия. Такова уж была природа гаруспции, что порой она вещала очень темно и невнятно. Тарквиний давно уже привык к этому. Оставалось наугад мерить многолюдные улицы шагами. Для того чтобы сидеть и ждать, Римский форум подходил ничуть не хуже любого другого места. На этой важнейшей из открытых площадок города от рассвета до заката толпились жители. Там находился Сенат, сердце той демократии, которая захватила власть над Италией, сокрушив цивилизацию этрусков. Здесь, в базилике, рядами тянулись конторы, где бесчисленные юристы, писцы, торговцы и банкиры азартно зазывали или молча ждали клиентов. Уши закладывало от зазывных криков, причем каждый стремился перекричать соседа. Безногие калеки ползали под ногами прохожих, протягивали чаши за подаянием, надеясь на милостыню, а совсем рядом ростовщики сидели за столиками, на которых возвышались стопки монет. На ниспадавших к ногам свитках пергамена были записаны имена несчастных, оказавшихся в их власти. Рядом с каждым из них стояло по несколько вооруженных мужчин с суровыми лицами — защита от воров, а заодно и сборщики долгов.
Доев краюшку, Тарквиний принялся протискиваться сквозь толпу по направлению к ступеням храма Кастора. Это было отличное место для наблюдения. На ходу он успевал внимательно рассматривать лица встречных. Гаруспик отлично умел держаться незаметно, а сейчас это требовалось ему больше всего. Но даже если бы кто-то и обратил на него внимание, Тарквиний все равно не вызвал бы интереса. Сухощавый мужчина с длинными белокурыми волосами, одетый в обычную римскую тунику длиной до середины бедер, с привязанными к покрытым пылью ногам крепкими сандалиями. На левом плече у него висел мешок, в котором лежало немного одежды и литуус с золотым набалдашником. Спину, а также этрусский боевой топор прикрывал плащ. Тарквиний давным-давно заметил, что такое одеяние привлекает внимание, но лишь к себе, а не к своему хозяину. На шее у него висел кожаный мешочек с двумя главными его сокровищами: древней картой и рубином. Гаруспик запустил руку под тунику и потер пальцами камешек, это движение он частенько повторял в задумчивости.
У подножия внушительной лестницы, ведущей в святилище, всегда торчали несколько прорицателей в длинных балахонах и тупоконечных колпаках, служивших опознавательным знаком их профессии. Подобных людей, которые добывали себе пропитание благодаря суевериям и надеждам народа, в Риме можно было встретить повсюду. Тарквиний время от времени присаживался неподалеку одного из них, во-первых, чтобы позабавиться, слушая их жульнические заверения, а во-вторых, для того, чтобы посмотреть на то, как практикуют высокое искусство, — сам он очень редко занимался этим прилюдно. Если удавалось устроиться достаточно близко, он мог сам предсказывать будущее по жертве прорицателя; это доставляло Тарквинию немало удовольствия.
Этруск вернулся памятью ко дню, случившемуся четырнадцать лет назад, когда он в последний раз видел своего наставника. Невероятно, но Олиний тогда с готовностью встретил свою судьбу, удовлетворенный тем, что успел благополучно передать свои знания ученику. Гораздо труднее пришлось Тарквинию. В тот день, по возвращении в латифундию, он вступил в тяжкую борьбу с самим собой. Бронзовая печень и другие древние сокровища этрусков буквально подавляли его своей тяжестью. Только любовь и почтение к Олинию не позволили Тарквинию вновь вскарабкаться на гору и вступить в бой с Руфом Целием и легионерами. Но вмешательство было бы грубой ошибкой. Одним из краеугольных камней древнего учения гаруспиков являлся тезис о том, что судьба каждого человека принадлежит только ему одному.
Тарквиний знал теперь, что этот опыт тоже был частью того последнего урока, который преподал ему Олиний. Возвращение двумя днями позже, чтобы устроить погребальный костер человеку, которого он любил как отца, изменило его полностью и навсегда. Он окончательно утвердился в намерении самым буквальным образом исполнить пожелания Олиния. Он оказался последним этрусским гаруспиком.
