Серж Брюссоло - Замок отравителей
— Да знаю я, — вздохнул Жеан. — Не беспокойся. Ирана бросилась к нему и обняла. Ее теплые губы прильнули к губам проводника.
— Спаси тебя Господь! — взволнованно проговорила молодая женщина. — У меня плохое предчувствие. Ты можешь не вернуться.
— Я вернусь, — твердо пообещал Жеан.
Он хотел обнять ее, но Ирана уже отступила. Сохранился обжигающий отпечаток ее живота и груди на его теле; к нему словно прижалась каменная статуя, ежедневно нагреваемая жарким летним солнцем. Жеан понимал, что должен бежать, пока не взял Ирану за плечи и не бросил на стол, чтобы взять ее силой, как это обычно делалось с женщинами в периоды войн.
Жеан ушел из города, неся на себе свою экипировку. Взять с собой мула или другое вьючное животное — значит однажды увидеть, как животное отравилось, пощипав травы, и найти его утром валяющимся ногами вверх и с животом, раздутым, словно бурдюк, наполненный гнилой водой.
Повернувшись спиной к крепостной стене, Жеан поднялся по пыльной дороге, пересекавшей поле и уходившей в лес. Вокруг не было ни души. Овец и коров теперь пасли подальше от города, надеясь, что озлобленного зверя вполне удовлетворят смертельные забавы у городских стен.
Жеан пошел проселочной дорогой, чтобы устроить засаду в гуще плодовых деревьев, — все знали, что монстр любил облизывать яблоки и груши своим черным языком. Может быть, удастся застать его за этим занятием. Жеан не решался расставаться с котомкой, в которой находилась провизия, но груз этот, давивший на спину, стеснял движения.
Было очень жарко. Приближалась середина лета, пятнадцатое июля. Но в этой дате Жеан не был уверен; только ученые монахи и торговцы по-настоящему вели отсчет дней, пользуясь календарями.
Он вынул меч и положил на колени. День был изумительный, а за золотистыми плодами не видно было листвы — ну все, как в легендах Круглого стола. Плоды притягивали взгляд, от них слюнки текли. Жеан внимательно осмотрел грушевое дерево, возвышавшееся над ним. Которые из этих груш отравлены? Ведь злые дела зверя в этом и состояли — играть на людском обжорстве, предоставляя им шанс наесться и не отдать Богу душу. Какова степень риска? Одна смертельная груша из десяти? Из пяти? Из трех?
Дети, прислушиваясь только к голосу своего желудка, чаще всего становились жертвами этой смертельной игры. Напрасно их увещевали, упрашивали избегать фруктовых деревьев, но всегда находились такие, кто пропускал слова мимо ушей и… падал замертво с ядовитым плодом в зубах, не успев прожевать яблоко или грушу.
Жеан прождал до захода солнца. Все это время он сидел неподвижно, стараясь слиться с природой и надеясь тем самым обмануть зверя.
Уже темнело, когда ему почудилось, будто между деревьями движется какая-то тень. Луна находилась на исходе, и трудно было точно определить, что это такое. Тень передвигалась медленно, но это мог быть мул или корова, вырвавшаяся из загона… Жеан прислушался и уловил, как похрустывают веточки и поскрипывают мелкие камушки. Оно приближалось…
Жеан медленно распрямился, положил потную ладонь на головку эфеса меча и пошел навстречу. Котомку с едой, во избежание риска, он взял с собой. Жеан осторожно понюхал воздух. Говорили, что от исчадий ада исходил крайне неприятный запах, но в воздухе его сейчас не ощущалось. Если зверь вышел из геенны, то вонял не больше, чем добропорядочный семьянин.
Стало уже совсем темно. Жеан убедил себя, что различает когти, клыки. Он поднял меч, но ударить не решался… А если это не та цель? Не размозжит ли он голову какому-нибудь пастушку, пришедшему волочиться за юбками в сельской местности?
Силуэт удалялся. Нельзя было позволить ему уйти. Жеан вонзил меч в землю, вынул кинжал и прыгнул на тень, опрокинув ее на землю. Разочарование тотчас постигло его: под пальцами оказалась материя, а не шерсть… И принадлежала она человеку, а не чудищу. Жеан схватил его за шею.
— Не двигайся, а то перережу глотку! — сдавленно произнес он. — И повернись, чтобы я видел твою морду. Его противник слабо отбивался, он явно не был силен, и Жеан подумал, не девчонка ли это или мальчишка… Он почувствовал, как под его пальцами разорвалась материя. Выведя пленника на открытое место подальше от деревьев, он осмотрел его при свете звезд. Это оказался молодой человек в грубой одежде, вцепившийся в ржавый меч, служивший ему больше не оружием, а поводом для смущения. Жеан вырвал у него меч.
— Где шкура? — грозно спросил он. — Шкура зверя? Ты отбросил ее, когда я прыгнул на тебя, не правда ли… Ты кинул ее в кусты вместе с принадлежностями для отравления? Говори! Можешь и молчать, но я быстро найду ее.
Надавив коленом на грудь юноши, Жеан ловко связал ему руки и ноги, лишив возможности убежать, потом зажег смолистый факел и отправился обследовать кусты. Он ничего не нашел: ни отравы, ни облачения адского чудовища.
— Развяжите меня! — вопил молодой человек, выйдя из оцепенения. — Я приказываю развязать меня. Вы не имеете права обращаться со мной, как с бродягой.
— А почему бы и нет? — поинтересовался Жеан, вернувшийся после безрезультатных поисков.
— Потому что я — Робер де Сен-Реми, — ответил юноша, — и я благородного происхождения.
«Надо же, — подумал Жеан, приподнимая факел, чтобы лучше разглядеть пленника. — Зверя я не нашел, зато поймал призрака. Так это и есть тот воздыхатель, о котором мне прожужжали все уши, когда началась эта история?»
Жеан встал над ним на колени. На вид юноше было лет семнадцать-восемнадцать. И хотя он был одет, как слуга при собаках, у него было красивое лицо и выражался он как благородный человек. Жеану он показался несколько женственным, но именно такая внешность нравилась барышням, и так старались выглядеть пажи и менестрели.
— Что ты тут делал?
— То же, что и вы! — нагло ответил юнец. — Я охотился на зверя.
— Для чего?
— Если я его убью, то прославлюсь, и на меня перестанут смотреть, как на обычного виллана.
— Резонно, — согласился Жеан. — Поговорим-ка немного. Есть кое-что, о чем мне хочется тебе рассказать.
Проводник набрал сухих веток, развел костер и подобрал свой меч. Должен ли он доверять словам этого мальчишки, руки которого вряд ли могли поднять тяжелый меч? В такие руки вкладывать яд, а не меч и щит.
Костер разгорелся, Жеан передвинулся поближе к огню.
— Давай-ка поболтаем, — проворчал он. — Сейчас мне лучше видно твое лицо, и я узнал тебя. Это тебя я видел в замке и после казни Гомеле. Это ты хныкаешь, когда видишь Оду.
— Она моя, — покраснел Робер, пытаясь порвать веревки. — Она давно уже моя, хотя и не знает об этом. Барон умер, и у меня появилась надежда завоевать ее сердце. Пленение монстра могло бы сделать меня знаменитым, и я стал бы могучим рыцарем. За такой подвиг я получил бы награду; король одарил бы меня леном…
