Бернард Корнуэлл - Честь Шарпа
— Это они?
— Да.
— Разве мы не должны бежать?
— Они перекрыли дорогу ниже.
— Иисус Христос! — Она уставилась на него. — Ты уверен, что действительно знаешь, что делаешь?
— Да. — По крайней мере шесть человек было позади него. Двое умрут наверняка; он мог достаточно твердо рассчитывать на смерть третьего, что оставляет еще по крайней мере троих, с которыми ему придется разобраться. Он старался говорить уверенно. — Тебе придется скакать очень быстро через несколько минут. — Она пожала плечами. Было заметно, как она замерзла. — И впереди нас ждет долгий холодный день.
— Я полагаю, что это лучше, чем провести вечность в тех уборных. Они хотели, чтобы я убиралась в них! Ты можешь это вообразить? С меня хватало быть посудомойкой, а не то что проклятой уборщицей!
Он пустил коня рысью. Люди позади были на расстоянии в двести ярдов, они не спешили, твердо уверенные, что гонят Шарпа вниз по зигзагообразной дороге к поджидающей засаде. Он миновал поворот, и перед ним, в ста шагах вниз по дороге, было место, где прятался Ангел.
— Ты видишь тот выступ скалы?
— Да.
— Там спешишься и спрячешься под ним. Там ты найдешь мальчишку — оставайся с ним и сохраняй спокойствие.
Она насмешливо коснулась своих влажных волос.
— Есть, сэр.
Шарп обошел сверху донизу этот участок дороги ночью, он даже дождался первого луча света рассвета, чтобы увидеть нагромождение скал с точки зрения противника. Теперь, глядя вперед, он не видел следов присутствия Ангела, и это было хорошо.
Он оглянулся. Враги были вне поля зрения, скрытые изгибом дороги и нависающими ветвями можжевельника. Он пришпорил коня.
— Ты знаешь, что делать?
— Ты только что сказал мне, ради Бога! Я не полная дура.
На рассвете то, что он планировал, казалось безрассудным. Теперь, под холодным дождем, это казалось последней отчаянной надеждой, но он должен был попробовать. Он задавался вопросом, должен ли он дать ей инструкции на случай, если он потерпит неудачу, но отказался от этой мысли. Если он потерпит неудачу, ее поймают, как бы отчаянно она ни скакала по склонам. Он должен просто вселить в нее уверенность. Он проехал поворот, наклонился к ее коню и велел ей спешиться.
Он наблюдал, как она неуклюже пробирается под выступом и прокладывает путь между скалами. Отсюда это было похоже на пещеру, хотя это была всего лишь куча больших валунов, наваленных перед крутым поворотом дороги. Она исчезла.
Шарп повел лошадей по дороге, он гнал их примерно двадцать ярдов к крошечному ровному участку, где они могли быть наполовину скрыты. Он привязал их поводья к корням можжевельника, затянув узел как можно туже, чтобы напуганные внезапным оружейным огнем они не могли вырваться на свободу. Потом он поднялся на скалы.
Он сделал это ночью, он мог сделать это и теперь, но скалы стали скользкими от воды и кое-где прихвачены ледком. Он лез вверх, его сапоги скользили, так что один раз он ударился бедром о камень, потом он перевалил через гребень и оказался в грязной скользкой впадине, укрытой кустарником.
Он поднялся в гору почти до уровня идущей выше дороги. Он прислушивался в ожидании врагов. Он хотел, чтобы они поехали мимо валунов, мимо темного выступа и повернули за поворот, прежде чем они поймут, что их заманили в засаду.
Он не слышал ничего кроме шелеста струй дождя. Он вытащил палаш, затем лег на живот под кустом.
Копыто ударило о камень, еще раз, и он услышал смех партизан. Лил дождь, и он был рад ему. Вода сделала их мушкеты бесполезными, в то время как Ангел, прячущийся под темным выступом скалы, был вооружен двумя сухими и заряженными винтовками.
Шарп задавался вопросом, сможет ли мальчишка выстрелить в своих соотечественников. Он узнает через мгновение, очень скоро он узнает, доверяет ли ему Ангел на самом деле. Звуки приблизились, они раздавались на дороге прямо над Шарпом, и он слышал, как один из мужчин сказал, что не видит англичанина.
— Они где-то там, — сказал другой, однако Шарп слышал, что лошади пошли рысью, когда они завернули за поворот.
Шарп медленно встал на ноги. Теперь он видел их. Семь человек под плотными плащами, пропитанными дождевой водой. Они были вооружены мушкетами, но он не мог видеть, обернуты ли замки тряпками против сырости. Он не видел El Matarife в маленьком отряде.
Головной дозорный был теперь ниже его. Шарп ждал.
Ангел должен стрелять сейчас, думал он, прежде чем они увидят привязанных лошадей. Дождь капал с листьев у него над ухом, партизаны проехали мимо него, и все еще не было слышно винтовочного выстрела. Рукоять палаша стала скользкой в руке.
Один партизан проклинал дождь, другой высказал предположение, что англичанин, зная, что он должен умереть, остановился, чтобы доставить удовольствие шлюхе. Они засмеялись, и тут раздался первый выстрел винтовки.
Сапоги Шарпа скользили. Он приказал себе не спешить, двинулся вперед — и вот он уже стоит на крутом наклоне, его сапоги на уровне головы его врагов — и он прыгнул.
Один человек упал с пулей в спине, в то время как другие оборачивались с раскрытыми ртами, хватались за мушкеты, и Шарп, падая, с криком обрушил тяжелый палаш на едущего сзади партизана, который успел только поднять руку и закричал, когда клинок перерубил кость.
Шарп тяжело приземлился, упал и вскочил — палаш застрял в теле человека, которого он ранил. Лошадь партизана пятилась, человек упал с палашом, застрявшим в груди, и Шарп схватил поводья и потянул лошадь к себе. Он высвободил клинок, ударил лошадь другого партизана по крупу, чтобы напугать и погнать под гору. Шарп кричал как демон, пытаясь прогнать партизан вниз по дороге одним лишь свирепым криком.
Головной дозорный повернулся, вытащил саблю, закричал на своих товарищей, приказывая пробиваться. Его рот так и остался открытым, потому что Ангел вогнал в него вторую пулю. Он откинулся назад, дождь внезапно стал темно-красным, и шок от второй пули напугал партизан и дал Шарпу достаточно времени, чтобы поставить ногу в веревочное стремя и вскочить в седло. Он развернул лошадь и с палашом наперевес погнал ее против оставшихся партизан.
Он понимал, что должен стыдиться этой радости — жестокой, певучей радости битвы, но он испытывал ее с того мгновения, когда сел на коня и понял, что его засада сработала.
Кремень щелкал бесполезно по стали, порох в мушкетах под дождем превратился в серую овсянку. Четыре человека стояли перед Шарпом, и он гнал свою лошадь на них, он поднял палаш, закричал, он отбил стальным клинком в сторону поднятую саблю, нанес укол в ребра и повернул, чтобы освободить лезвие. Приклад мушкета врезался в его левую руку, он натянул повод онемевшими пальцами, привстал в седле и закричал победно, когда палаш рубанул вниз и наискось по лицу партизана. Третий винтовочный выстрел донесся от мокрых скал.
