Валерий Евтушенко - Легенда о гетмане. Том I
Несколько дней спустя к нему прибыл гонец от князя Вишневецкого. Воевода русский писал из Лубен, сразу после получения известия о битве при Желтых водах. Избегая величать Хмельницкого его нынешним титулом, князь, тем не менее, просил гетмана не допустить, чтобы татары перешли на левую сторону Днепра в его земли. Богдан направил ему ответ, уведомляя о поражении коронного гетмана в битве под Корсунем и о том, что Тугай-бей возвращается в Крым, поэтому опасаться появления татар на Левобережье нет оснований. До поры запорожский гетман не желал осложнять отношения с Вишневецким, зная его как отважного и грозного воителя, поэтому проявлял максимум дипломатичности.
Не успел уехать гонец воеводы русского, как Хмельницкий получил неожиданное послание от брацлавского воеводы Адама Киселя.
Имя этого польского вельможи было хорошо известно в казацкой среде. По национальности был он русин, выходец из не особенно знатного рода, но при вступлении на польский трон Владислава 1У возвысился, получив должность «королевского дворянина». Родовое имение его было в Гощи и, убывая под Смоленск, молодой король поручил ему охрану Северской земли, с чем Кисель отлично справился. Вскоре после этого он стал подкоморием черниговским и возглавил комиссию, которой было поручено рассматривать жалобы казаков на панское своеволие. Хмельницкий в бытность свою войсковым писарем не раз в связи с этим встречался с Киселем и в целом у них сложились хорошие отношения, хотя Кисель был на десяток лет постарше. В казацкой среде подкоморий черниговский пользовался определенным влиянием, так как оставался в числе тех немногих русин, кто сохранил веру своих отцов и не перешел в католичество. Но Хмельницкий хорошо знал, что Кисель, хотя внешне и симпатизировал казачеству, но, в первую очередь, являлся польским патриотом, пусть и не таким фанатичным, как, например, тот же Иеремия Вишневецкий.
— Интересно, что пишет, старый лис? — подумал гетман, сломав печать на пакете, почтительно поданном ему Выговским. Письмо было написано рукой самого Киселя, почерк которого Богдану был хорошо знаком… Бегло прочитав пергамент, он отложил его в сторону и, махнув рукой Выговскому, чтобы тот уходил, задумался, подперев рукой голову. Киселю уже было известно о поражении польских войск под Корсунем и о пленении обоих гетманов. Брацлавский воевода напоминал Богдану о связывавших их узах дружбы, упрекал за то, что тот призвал татар к себе на помощь и заклинал остановить братоубийственную войну. «Еще не поздно, — писал он, — обратиться к королю и сенату с повинной, изложить свои жалобы и добиться прощения». Кисель предлагал оказать в этом и свою помощь, уверяя, что все происшедшее будет забыто.
Совет Киселя был вполне резонным, но сидеть сложа руки и ожидать, пока паны сенаторы соизволят даровать казакам прощение, было не в характере гетмана.
— Ты, пан Адам, поднаторел в дипломатических уловках, но и мы не такие дурни, чтобы рассчитывать только на одну панскую милость, — произнес вслух Хмельницкий. — Свою дипломатию мы будем осуществлять vi et armis!
28 мая на созванной малой раде с участием только полковников, старшины и некоторой части запорожцев, гетман определил задачи на ближайший период. Сообщив о своем намерении послать делегацию от Войска к королю и сенату требованием о возвращении льгот и привилегий, а также увеличении реестра, он напомнил о том, что дипломатия только тогда чего-нибудь стоит, когда подкреплена силой оружия.
— Мы не будем сидеть сложа руки и ждать панской милости, — закончил гетман свое выступление. — По всему краю народ восстал против ляхов и мы должны помочь людям обрести свободу, изгнать всех панов с украинских земель. Чем большую территорию мы освободим, тем сговорчивее будут вести себя король и сенат! Ex facto jus oritur, что в переводе с латинского означает: из факта возникает право!
Глава вторая. Бескоролевье
В самом конце мая казацкие полки один за другим оставляли лагерь под Корсунем и расходились в разные стороны. Нечай, имея под началом несколько тысяч казаков, выступил на Брацлавщину, Остап двинулся к Нестерову, Ганжа, возвратившийся к тому времени из Чигирина, был отправлен со своим полком к Умани. Федора Богуна гетман направил в Червонную Русь к границам Малой Польши. Полки Небабы и Пушкаря, пополненные новобранцами, под общим командованием Кречовского с большей частью реестровиков, отправились на левый берег Днепра к Чернигову и Новогород — Северскому, а сам Хмельницкий, оставив при себе Кривоноса и несколько других полковников, неспешно двинулся в направлении Белой Церкви, с намерением в последующем вступить в Киев, и тем самым завершить очищение всей Украйны от поляков.
По пути следования к нему присоединился и Дорошенко со своей сотней, которая по численности уже превышала штатный запорожский полк более чем в четыре раза. Молодой сотник чувствовал себя виноватым за то, что не смог выполнить гетманский наказ, и немного побаивался встречи с Хмельницким, но тот принял его сердечно, как родного сына.
Несколько успокоившись, Дорошенко подробно доложил гетману обо всем, что ему было известно о Чаплинском. Хмельницкий внимательно слушал его, подперев голову рукой и думая о чем-то своем.
— На все воля Божья, — наконец сказал он, выслушав обстоятельный рассказ сотника. — Проклятый дозорца от меня никуда не денется, из-под земли найду. Но пока что приватные дела надо отложить в сторону — сам видишь, какая крутая каша заваривается. Никогда прежде не было, чтобы казаки одерживали такие победы и так потрясали до основания Польшу. А почему? Потому, что вместе с нами поднялся весь русский народ. Вся Русь выступила против ляхов, а не только одни казаки, как в прошлые годы…
Он встал из-за стола и, подойдя к Дорошенко, положил ему на плечо руку.
— Знаю, тебе сейчас нелегко, все об Оксане думаешь, — гетман проникновенно взглянул в глаза юноши, — И мне тяжело, внучка она мне, хоть и двоюродная, но любил ее, как и своих родных детей. Даст Бог, все еще будет хорошо. А пока надо прежде всего думать о судьбах Отечества.
Он умолк, прошелся по шатру, затем продолжил:
— Я бы тебя в полковники произвел, у тебя под началом вон сколько людей, да больно молод ты еще. По правде говоря, в старые времена, тебя б еще и в запорожцы принимать нельзя было.
Заметив, что лицо юноши покрылось румянцем, гетман успокоительно похлопал его по плечу.
— Ладно, сейчас другие времена. Оставайся пока при мне, а там видно будет.
Старшим казацкого посольства в Варшаву к королю и сенату был назначен Филон Дженджелей. Он должен был передать предложения Войска Запорожского по урегулированию вооруженного конфликта, состоявшие из 13 пунктов. В целом предложения носили довольно умеренный характер: восстановление казацких льгот и привилегий, амнистия всем участникам военных действий, увеличение реестра до 12 000 казаков. Кроме того, была высказана просьба об уплате реестровикам жалованья за последние пять лет и о предоставлении свободы исповедания греческой веры на украинных территориях. Отдельно Хмельницкий обратился с письмом к королю, в котором объяснял, что запорожцы вынуждены были обороняться от коронного гетмана, который двинулся со своими войсками на Сечь, хотя к этому не было никаких оснований. В письме также приводились факты насилий, чинимых поляками в отношении казаков и уверения в том, что, хотя они, обороняясь, и разгромили коронное войско, но от службы его королевской милости не отказываются, просят прощения и остаются верными слугами Речи Посполитой.
