Яков Свет - Алая линия
А солнце по-прежнему сияло над благодатными землями Эспа-ньолы; как и раньше, весело щебетали птицы в ее дремучих лесах, но некогда райский остров стал сущим адом. До поры до времени королева держала адмирала в привратниках этого ада. Она заставляла его гасить индейские мятежи, добывать золото для ненасытной казны и проведывать пути к еще не открытым заморским землям…
Безногое и безголовое посольство
Изабелла и Фердинанд с великой радостью прочли донесение севильского архидиакона об отплытии большой флотилии Колумба.
И почти одновременно дон Хосе-Мария Галан-и-Родригес привез отличные вести из Рима. Папа Александр VI преподнес королевской чете два приятных сюрприза: буллу «Совсем недавно» и грамоту, которой он жаловал Изабелле и Фердинанду титул «католических королей» за их усердие в делах веры.
Но королевское счастье подобно бочке меда, оскверненной ложкой дегтя. Все было бы хорошо, если бы не пришли в Барселону пренеприятнейшие вести из Лисабона. Король Жуан, о котором открыто говорили как о живом покойнике, с первыми осенними днями воспрял духом и обрел былые силы. И хотя придворные лекари католических королей и утверждали, будто это улучшение кратковременно и за ним обязательно последует резкий спад, их высочества были ужасно раздосадованы.
Король и королева решили, пока суд да дело, возобновить с Лисабоном никчемные переговоры.
Надо, говорила Изабелла, выиграть время. Авось королю Жуану – не приведи господь! – станет хуже, а до той поры можно будет занять его беседами с нашими новыми послами. И пожалуй, нам лучше всего направить к кузену Жуану не слишком толковых послов. Важно ведь сейчас только одно – как можно дольше затянуть переговоры.
– На этот раз, моя дорогая, – сказал король, – вам пригодятся мои избранники. Поверьте мне: они те люди, которые вам нужны.
И в начале ноября королеве представились новые послы к королю Жуану: сеньоры Педро де Айяла и Гарсиа Лопес де Карвахаль.
Педро де Айяла еще в юности оставил на поле брани ногу, и об этой утерянной ноге он готов был говорить день и ночь. Поэтому стук его костыля обращал в бегство всех кавалеров с достаточно острым слухом.
Гарсиа де Карвахаль как собеседник был гораздо хуже дона Педро. Повесть о потерянной ноге казалась «Илиадой» в сравнении с монологами сеньора Карвахаля. «Этот старый павлин, -говорили о нем при дворе, – опасен, как чума. Бойтесь его: если уж вы попадетесь в его когти, он вам докажет, что Карвахали – это прямые потомки Кая Юлия Цезаря…»
Павлины – птицы не только глупые, но и обидчивые. Оба эти качества сеньора Карвахаля были отлично известны при дворе католических королей.
И, заранее зная, на какие испытания она обрекает короля Жуана, Изабелла очень ловко внушила своим послам, как они должны будут держать себя во время переговоров.
– Вам, сеньоры, – сказала она, – я доверяю честь Кастилии. Берегите ее, не допускайте, чтобы сан посла нашего королевства был умален и унижен кем бы то ни было…
Послы клятвенно обещали беречь кастильскую честь и, распаленные призывами королевы, во весь опор помчались в Лисабон.
Тем временем в португальскую столицу явился из долгих странствований бывший аптекарь Прадо. Ночной прыжок в Гвадалквивир не обошелся ему даром: на лбу подживал кровавый рубец, а шрамы на подбородке еще не очень надежно прикрывала трехнедельная борода.
В Лисабон дон Дуарте прибыл дня на два позже дона Руи да Пины, которого поездка в Барселону состарила на десять лет. Как это ни удивительно, но прежние неудачи мало огорчили короля. Король действительно чувствовал себя весьма бодро, ум его был ясен, и, не щадя себя, он винился перед доном Дуарте и доном Руи в былых своих ошибках и просчетах.
– Я действовал нерешительно и непоследовательно, – говорил дон Жуан. – Мне ни в чем не следовало уступать королеве Изабелле и королю Фердинанду. Наш флот был и остается сильнейшим в Европе, наши моряки в любое время могут нанести сокрушительный удар по кораблям и гаваням Кастилии. И самое главное, мы всегда можем перерезать путь, открытый Колумбом, – ведь и туда, и обратно его суда должны идти через наши воды. Скверно другое: донья Изабелла и дон Фердинанд нанесли нам серьезный удар в Риме. К сожалению, я не могу ссориться с папой Александром. Стало быть, надо, не отвергая его линию раздела, переместить ее выгодным для нас образом. Вот для этого, сеньоры, мне скоро понадобится ваша помощь. А пока подождем. К нам едут новые послы из Барселоны. Посмотрим, что они привезут в Лисабон. И встретим их так, чтобы донье Изабелле и дону Фердинанду стало ясно: король Португалии не вассал королей Кастилии и Арагона.
Введение Богоматери не самый большой христианский праздник. Но лисабонца хлебом не корми, а дай лишний раз показать себя во всей красе, в праздничных одеждах и в новых башмаках из мягкого сафьяна. К тому же в 1493 году (бывает же такое счастье!) Введение – а оно празднуется 21 ноября – пришлось на воскресенье. И вдобавок именно на этот день назначена была торжественная встреча кастильских послов.
Встречать их должны были вскоре после полудня у ворот Сан-Висенти, и по городу прошел слух, будто к этим воротам выедет сам король. Такое редкое событие, конечно, не мог пропустить ни один сколько-нибудь себя уважающий лисабонец.
В день праздника утро выдалось бархатное. Такие деньки не редкость в пору золотой португальской осени. Нежаркое солнце тихо плывет в небе, воздух удивительно звонкий, и, как вино, ударяют в голову желтые запахи палого листа и золотистый аромат дозревающих лимонов. А быть может, сильнее бьется кровь в жилах от суховатого и чуточку хмельного запаха виноградной листвы: не так-то уж далеки одетые осенним багрянцем виноградники Синтры…
И до чего хорош был этот ноябрьский Лисабон! Право, не так уж далек был от истины лисабонский хвастунишка, пустивший в оборот поговорку «Кэн нан вэ Лишбоа, нан вэ коуза боа» («Кто не видел Лисабона, не знает, что такое красота»).
Широкими уступами поднимался город от царь-реки Тэжу к холму Коллина-ду-Кастеллу. А на самой вершине этого холма чуть набекрень сидела каменная корона замка Сан-Жоржи.
В синеву лисабонского неба вонзались его зубчатые башни, легкие и стройные. Впрочем, такими они казались лишь издали. Вблизи же Сан-Жоржи – этот замок-оборотень – подавлял своим угрюмым величием. Время порядком изъело его массивные стены, в оплывших рвах тухла подернутая зеленоватой ряской вода, а внутри, за обводом многобашенных стен, жались друг к другу дворцовые палаты, мрачные, как склепы.
