Василий Ян - Том 1
На одиннадцатый день вдали зачернела высокая скала. Это угрюмая каменная громада с отвесными стенами дремлет над самым морем. Из всех ее щелей поднимались кактусы и алоэ, и целые потоки зеленых растений повисли цепями, покачиваясь от порывов ветра.
За скалой на север раскинулись цветущие, залитые солнцем берега счастливой Иберии [84]с зелеными рощами и лугами, на которых паслись стада быков и овец. К югу, за широким проливом, поднимались розовато-желтые скалы и холмы Африки. Говорят, что раньше Иберия и Африка были соединены перешейком, но бог Мелькарт раздвинул берега и соединил проливом Внешнее и Внутреннее моря.
Как только передние корабли прошли мимо мрачной, темной скалы, они стали кивать носами, точно совершали моления богам. Внешнее море встретило нас грозными валами и стало бросать корабли, то поднимая их на гребни громадных волн, то погружая в бездну между прозрачными горами зеленой воды. На всех кораблях моряки забегали, укрепляя паруса. Ветер звонко гудел в снастях, стал срывать морскую пену с гребней и швырять ее на палубу.
Головной корабль Лала-Зора подошел ближе к африканскому берегу. Здесь тянулись голые отроги величественного хребта Атласа, береговая равнина была пустынна, лишена деревьев.
Один из путников указал на высокую гору с отвесными стенами. Трещины и расселины казались черными на залитой солнцем скале и напоминали непонятную древнюю надпись.
— Глядите на эти большие буквы, написанные на скалах, — говорили путники. — Сам бог Мелькарт мечом вырубил их, запрещая людям двигаться дальше этого места. Но разве что-нибудь может остановить сидонца? Он ничего не боится.
Я оглянулся назад, в ту сторону, где оставались Внутреннее море и путь на мою родину. Чем дальше плыл наш корабль, тем теснее сходились столбы Мелькарта и наконец слились в одну серую линию далекого берега.
А впереди катились валы, один выше другого, и берега Африки медленно уходили назад. Кое-где показывалась одинокая деревушка. Из круглых, как ульи, убогих шалашей на отмели выбегали голые чернокожие люди и смотрели на растянувшуюся вереницу наших кораблей.
2. НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ
Я люблю море и плаваю, как пробка. Сам Гамалиель говорил, что я плаваю почти так же ловко, как он. Меня не пугают волны, я боюсь только громадных зубастых акул.
Все путники расположились внутри корабля, под палубой, я же нашел себе место на носу корабля, на площадке около бронзовой рыбки, которая вертится на длинном стержне и показывает, куда дует ветер. На площадке лежали свернутые кольцом канаты. Когда волны хлестали в борт корабля и обдавали брызгами палубу, я забирался в щель под площадкой и оттуда смотрел, как путники, облитые водой, поспешно убегали вниз через люк.
Внизу под палубой теснилось более ста человек; каждый на своем месте разложил мешки, кувшины и другие вещи, а некоторые только разостлали порванные плащи. Первые дни все друг с другом ладили, пели песни, играли в кости, а больше всего спали.
В тихую погоду Софэр сидел наверху около меня между канатами, смотрел на морскую синюю даль и рассказывал о своих путешествиях по далеким странам. Но как только ветер начинал качать корабль, Софэр спешил вниз и звал меня с собой.
В трюмах ехали бедняки. У них не было ничего за душой. Они хотели в новой стране найти землю, построить хижину и посеять хлеб. Были там и купцы с белыми пухлыми руками. Они везли с собой много мешков и все время рассуждали и спорили о том, как похитрее продать товары диким племенам, как выменять у них на дешевые колокольчики, бусы и побрякушки золотые браслеты и ожерелья.
Ссора между путниками началась из-за того, кому из них грести.
Бен-Кадех всех без исключения разделил на три смены, которые по первому окрику должны были браться за весла. Купцы громко ворчали, что они не умеют грести, что у них нежные руки. «Наш великий город, — говорили они, — не может жить без купцов. Разве не купцы принесли ему все его богатства?
Поэтому нельзя купцов обременять тяжелой работой». Во время гребли они задыхались, пыхтели, путали весла и задевали за соседние. Некоторые нанимали бедняков, чтобы те гребли вместо них.
Тут Меремот стал разжигать ссору и подстрекать всех купцов. Он переходил от одной кучки купцов к другой и нашептывал им:
— Этот кормчий Бен-Кадех вмешивается не в свои дела. Сам бог Ваал приказал, и это написано в древних книгах: «Купцы пусть торгуют, а оборванцы пусть работают». Для них это дело привычное, и платить им за это нечего. Довольно и того, что их кормят.
Беднякам же он шептал другое:
— Вам не для чего грести. Нужно наловить рабов и посадить их за весла. Это кормчий Бен-Кадех вас принуждает исполнять тяжелую работу.
Бедняки отвечали:
— Кормчего ругать не за что. Море его просолило, и ветер его высушил.
С ним нигде не пропадешь. Мы согласны грести, только бы нас получше кормили — тогда и сил у нас будет больше.
Раз я забрался в свою нору на носу корабля. Ветер срывал пенившиеся верхушки гребней, брызги били в лицо.
В это время ко мне под канаты стал пробираться юноша, один из «оборванцев», как их называл Меремот.
— Э, да ты здесь, маленький Софэренок! — сказал он. — Найдется ли здесь место и для меня?
Юноша растянулся около меня, вынул две луковицы и одну сунул мне.
Затем он достал высохшую, заплесневелую лепешку, разломил ее и дал мне половину. Так началась наша дружба.
— Меня зовут Бигвай, и мне шестнадцать лет. В нашем городе я служил у хлебника. Мне надоело целый день месить тесто, затем головой лезть в горячую печку, чтобы наклеить по всей стенке лепешки. Я хочу повидать высокие горы и степи, где львы гоняются за жирафами, а то жизнь пройдет, и я ничего не увижу.
— А ты сам кто такой? — спросил я. — Наш, бени-Анат, или другого племени? У тебя кожа слишком смугла.
— Я не знаю, кто я. Мать моя — берберка, отец — из Египта. Я родился в пути на греческом корабле, он затем разбился о скалы около Кирены.
Оттуда моя мать попала в город Утику. Тогда мне было десять лет. Там меня украли морские разбойники и продали в Египет. Год назад я забрался на уходивший корабль и приплыл в Карт-Хадашт. Я знаю несколько языков, а кто я — не все ли равно? Я просто Бигвай и всегда весел, сыт ли я или голоден.
— А скажи мне, Бигвай, когда тебе было десять лет, не звался ли ты по-иному и не было ли у твоей матери имени Эмашторет?
Бигвай затрепетал:
— Откуда ты это знаешь? Да, это так было. Тогда меня звали Харух. Но разбойники после кражи детей всегда им дают новые имена, чтобы потом труднее было их разыскать.
