Андрей Жвалевский - Москвест
А потом Мишке некстати вспомнился Пушкин, которого зубрил накануне: «Не праздник, не приемный дар, она готовила пожар нетерпеливому герою».
Гарью запахло еще на подъезде к городу. Обещанных послом толп празднично одетых людей не наблюдалось: народ попадался все больше мрачный и вымазанный сажей.
Но хуже всего было в самой Москве. Собственно, Москвы не было — только церкви и монастыри торчали закопченными свечками да кремлевская стена упрямо возвышалась над пепелищем. Все остальное — даже мощная стена Китай-города — или выгорело дотла, или обуглилось до головешек. Машу поразило отсутствие отчаяния у москвичей. Мрачные, злые, но не убитые горем, они деловито копались на пепелище. Кое-где уже попадались подводы, груженые бревнами. Никто не рвал на себе волосы, все старались отстроиться побыстрее.
— А чего убиваться? — пожал плечами Митька на вопрос Маши. — Как будто в первый раз…
Так они добрались до ворот Кремля. Посол в некотором оцепенении проехал в крепость и там скрылся за воротами, свита Афанасия Юрьевича куда-то рассосалась, а английские купцы остались под стенами, не зная толком, что теперь делать.
— Плохо, — вздохнул Тейлор, — не вовремя посол приехал. Не даст Иоанн Васильевич теперь нам монополии.
Купец прикусил язык, явно сболтнув лишнее, но толмачи сделали вид, что ничего не заметили. Оценив их такт, Тейлор попросил:
— Покрутитесь тут в округе, послушайте: о чем говорят, в каком товаре нужда больше, как цены поменялись…
Маша и Миша переглянулись. Все-таки купец и на пожарище купец. Однако спорить не стали. Самим было интересно, что такое случилось.
Помня печальный опыт времен Дмитрия Донского, разделяться не стали, пошли вместе и слушали в четыре уха.
На площадях говорили, что пожар начался не пойми с чего, чуть ли не с копеечной свечи, так что тут не без колдовства. И даже виновных называли (сначала шепотом, а к концу дня уже смело) — князья Глинские. Самые языкастые рассказывали ужасные подробности ворожбы, но когда Маша услышала про вымоченные людские внутренности, добытые в могилах, ее начало мутить. Мишка увел ее подальше от болтливой бабки, но остальные слушатели внимали ее бреду с жадностью.
Часто поминали дурную примету — упавший недавно колокол.
И все громче раздавались крики:
— К царю пошли! К Иоанну Васильевичу, пусть выдаст колдунов!
А когда пронесся слух, что одного из «проклятых колдунов» Глинских разорвали в клочья прямо на площади (Маше снова стало нехорошо), горожане словно сошли с ума. Мишка с Машей так честно и сообщили Тейлору, который разместился в уцелевшем доме на дальней окраине.
— Не будет пока торговли, — сделал вывод купец. — Надо уезжать. В Новгород. Спасибо вам, толмачи, вот расчет!
Так толмачи оказались без покровительства, хотя и с приличной суммой в кошельке. Ночевали под открытым небом, на повозке англичан (последняя милость Тейлора), но никак не могли уснуть.
— Слушай, — сказала Маша, — я тут с ними скоро начну в мистику верить. Действительно ведь: колокол упал — и город выгорел.
— Да-а-а, — зевнул Мишка, — колокола тут волшебные… Они большую силу имеют.
— А ты не издевайся, — обиделась Маша. — Может, и правда, у них какая-то… сила есть.
Мишка встрепенулся:
— Колокола, — произнес он, как будто во сне, — колокола.
— Колокола, — не зная зачем повторила за ним Маша.
— Каждый раз колокола били! — чуть не завопил Мишка. — Помнишь: то по рельсу какому-то лупили, то просто колокол, то набат!
— Да тут каждые полчаса колокола бьют, — не поняла Маша. — Ты о чем вообще?
— О нас! Нас каждый раз по истории мотает под колокольный звон!
Тут и Маша вздернулась:
— Точно! И в самом начале тоже… Колокол бил, помнишь?
Они помолчали, переваривая открытие.
— Все, — решил Мишка, — надоело мне тут. Надо дальше двигаться. Завтра будем историю вспоминать…
* * *Назавтра в город было страшно выйти. Толпы людей, лишившихся крова и страдавших от невыплеснутой злобы, носились по городу.
Город хоронил погибших. Боже, как же их было много! Но оставшиеся в живых не скорбели, а жаждали расплаты.
Подтверждали, что Глинского — дядю царя — выволокли прямо из Успенского собора во время службы и до смерти забили камнями на площади. Говорили, что целая толпа отправилась в Воробьево, куда бежал из погорелого Кремля царский двор, и требовала там выдачи остальных колдунов.
Маша уже не могла слушать все эти россказни, ее трясло от страха. Они с Мишкой забились в дальний угол трактира, который частично уцелел при пожаре, и старались никому не попадаться на глаза.
— Ну и где же этот хваленый царь? — спросила Маша. — Почему б ему не выйти сейчас на площадь и не успокоить всех?
— Так как же он выйдет, страшно же… — мрачно ответил Мишка. — Спецназа еще нет для охраны.
— А может, и царя нет? — спросила Маша. — Кто его живьем видел?
— Я видел, — ответил увязавшийся с ними Митька. — Много раз видел.
— Да? — удивилась Маша.
— Так государь, пока маленьким быть изволил, частенько по улицам скакал. Лихой был такой! Как поедут они, значит, с друзьями кататься, так торговки и прячутся, да и детей с улиц уводят. Потому как зазевался — каюк. Одному пареньку, помню, шею своротило, пискнуть не успел. А второй раз ехали, я видел, мужик дурной стоял посередь дороги! Прям вот стал и стоит! Ну недолго стоял, быстро отмучился. А еще, помню, котят он с колокольни кидал. Во забава была…
— Подожди, — перебила его Маша. — Царь давил людей на улицах и кидал котят с башни?
— Так по малолетству! — объяснил Митька. — Он потом остепенился…
— Миш, я знаю, кто сейчас царь, — стуча зубами, сказала Маша. — На экскурсии в Александровской слободе рассказывали: он по малолетству котят скидывал, а потом людей. Смотрел, как медведи живых купцов задирают… Он садист, больной человек!
— Кто?! — возмутился Митька.
— Иоанн ваш. Миш, это Грозный, точно Грозный, но мы попали во время до того, как его так прозвали.
— Кто больной человек?! — наступал Митька.
— Да подожди ты! — отмахнулась Маша.
— Царь наш больной? Да ты че!.. Да он у нас святой! — заорал Митька.
— Ага, — съязвила Маша. — Людей лошадьми давить — это святость?
— Да за царя!..
Митька рванул драться, Маша с трудом увернулась.
— Да он! Да богом данный!
— Идиот! — заорала Маша. — Он полстраны угробит! Его веками вспоминать будут!
— Маша, уймись! — Миша попытался оттащить разбушевавшуюся подругу, но она вошла в раж и ничего не слышала.
