Трудовые будни барышни-попаданки 2 - Ива Лебедева
* * *
— Сергеич, ты за мальчишками-то присматривай.
— А что такое, Тит Иванович, на карусель повадились или в паучий балаган?
— Новая беда — сахар, на палке верченый. В балаган-то они мастаки за так пробраться, так что тут без убытка, разве хватишься — сбегай, Петька, а его нет. Вот сахар этот без копейки не получишь. Ну, дадут куснуть на пробу, чтоб приохотить. Если же побольше, на палочке, — тогда плати. Парнишки и лыняют от дела, ищут, где копейку раздобыть, и сразу на сахар.
— Кто же эту сладость привез? Персияне?
— Слыхал, что барыня. И не привезла, а велела своим людям крутить да торговать. Сходи-ка, Сергеич, ее люди ближе к пристани стоят. Не ошибешься, там народу — как мух на пролитом меду. Торговцев порасспроси, что за барыня. Нам сахара к чаю отведать принеси, не на копейку, на пятак. Увидишь там Ваньку — предупреди. А Петьку — сразу за ухи, он уже предупрежденный.
* * *
— Бархам, ты узнал тайну удивительно яркого фонаря и его масла?
— Да, мирза Амид. Ты был прав — в нем горит измененная нефть.
— А узнал ли ты истинную тайну торговки?
— Мой господин, все мои труды и вопросы приводили к одному-единственному ответу — удивительные светильники продает ханума-вдова, и неведомо, кто стоит за ее спиной. Если некий купец по непостижимой мудрости и доверил ей торговлю, то умело прячется за ней, как скорпион за ковром. Но я услышал имя этого купца — его зовут Патент.
— Как ты это узнал?
— Я дождался, когда ханума-торговка посетит свою лавку, и пытался вызнать, за сколько денег она отдаст секрет удивительного масла. Я не понял все ее слова, но она несколько раз произнесла имя Патент.
— Бархам, продолжай следить за ханумой-торговкой. Ищи подходы к ней и как к женщине, и как к купцу — ведь она ведет себя как купец. Предложи ей со скидкой мускат, шафран и другие пряности. Ты должен узнать имя ее мужчины-покровителя. После этого я решу, что необходимо сделать.
* * *
Дорогой мистер Дэниэлс, продолжаю присылать вам отчеты о путешествии по русскому Дунаю. После Нижнего Новгорода, где Волга приняла в себя воды Оки, это сравнение не кажется мне чрезмерным, а после впадения Камы единственным достойным сравнением станет Нил.
Вчера я наблюдал коммерческий, а не гидрологический феномен — Макариавская ярмарка, рандеву европейских, западных и русских торговцев. Немало глупо романтичных колбасников и болтунов-лягушатников посвятили бы страницы восторженных описаний шелкам, жемчугам, фарфору, змеям и обезьянам, но меня, видевшего базары Калькутты и Бомбея, непросто очаровать блеском подобной мишуры. Меня по-настоящему удивили цены на древесину и зерно, а также несколько забавных чудес. Например, невиданное даже в Индии восточное лакомство, произведенное из сахара, — облако, взбитое из сиропа и намотанное на очищенную деревяшку. Утверждение, что этот оригинальный, но простой деликатес изобретен даже не русским купцом, а некоей мисс Шторм, вряд ли может быть принято к рассмотрению. Не могла эта достойная юная дама одновременно производить удивительные лампы с жидким газом и ярко окрашенные зеленые и пурпурные холсты. При мне торговец-лягушатник (удивляюсь наглости этого народа, обратившего Москву в пепел, а ныне опять бродящего по России) приобрел несколько отрезов этой удивительной ткани. Он еще ворчал из-за якобы дорогой цены, но не сомневаюсь: уже скоро новинка сия будет продана втрое дороже, с клеймом Лионской мануфактуры, в Санкт-Петербурге, а то и в Германии.
Тайну сахарных облаков, ламп и тканей я не разгадал. Пока же продолжаю наслаждаться главным русским чудом этого года — булками из чистейшей белой муки, десяток которых стоит столько же, сколько один хлебец в Лондоне, испеченный с примесью ячменя.
Продолжаю путешествие.
Ваш мистер Ройс
* * *
— А барынька-то эта всерьез расторговалась. И тканями, и притираниями, и лампами чудными. Сахарок ее крученый копеечки приносит, да таким ручейком, что рублями оборачивается, а там-то уж, поди, на сотни счет. Откуда взялась-то такая бойкая барынька?
— Откуда — неведомо, торгует от Никитиных. Это дело серьезное.
— Перед Никитиными пусть крапивное чиновное семя шапку ломит. Наше-то начальство — простор волжский да степь широкая.
— Ты что, Федяга, думаешь ее балаган ночью подломить да капиталы посчитать?
— Не погоняй, Хрятка. Рассуди: подломаешь сейчас, а возьмешь немного. Не хватать же сахарные крутилки. Надо, когда она отторгуется и собираться начнет. Да еще насчет этой барыньки был у меня один разговор интересный. Пока за ней присмотреть надо. Ну, наше дело вольное: смотреть будем, а решим, как нам лучше.
Глава 37
Уф-ф-ф. Я еще не понимала, кто кого взял на абордаж, но погода на ярмарке была явно штормовой. Зимой, как я теперь поняла, в Нижнем было сезонное торжище, вялая распродажа оставшихся товаров. Здесь же все кипело на узком пространстве между монастырскими стенами и берегом Волги.
По пути я все пыталась вспомнить, почему старинную ярмарку перенесли в Нижний, и только сейчас поняла. Пусть место и привычное, но никакой перспективы к расширению. Вроде было какое-то событие, ставшее триггером для смены места, но вспомнить я его не смогла, да и надо ли?
Все оказалось непросто. Помогало только магическое имя «Никитины». На ярмарке была их контора, обо мне знали и помогли устроиться в убогую гостиницу. Я объяснила хозяину, что буду чудить, и подкрепила объяснение красненькой. После этого две мои комнаты подверглись беспощадной дезинфекции. Пришлось доплатить, так как два тюфяка были приговорены к незамедлительному сожжению на задворках. Хозяин охал и вздыхал, будто в пламени гибли не клопы и вши, а его лучшие друзья. Впрочем, когда вечером на окне загорелась установленная мною лампа, он пришел к выводу, что плюсы моего поселения превышают неудобства. Смотреть невиданный светильник собирались зеваки, в том числе богатые, и явно запоминали непритязательное название отеля — «Волга».
Вообще же, большинство купцов в отличие от меня не прикатили, а приплыли, поэтому ночевали, как яхтсмены, на своих причаленных или вытащенных на берег суденышках. Там же шел торг серьезными товарами: зерном, тканями, кожами, лесом и добычей волжской дельты — только тут я поняла, что икра и балыки, увиденные мною зимой, были дороги, а здесь стоили копейки. На берегу же торговали мелочью и по-всякому увеселялись.
