Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14

— В таком случае я надеюсь, что его не найдут, — заметила леди Певерил.

— Вот как? — удивился сэр Джефри. — Ну, а я надеюсь, что найдут непременно, а уж если нет, то не по моей вине, потому что я сейчас еду в Моултрэсси и, как велит мне долг, учиню там строгий обыск. Я не допущу, чтобы изменники и мятежники выкопали себе нору так близко от замка Мартиндейл, и пусть они это запомнят. А вам, сударыня, придется на этот раз обойтись без дамского седла. Сейчас же садитесь на лошадь позади Сондерса, который, как бывало прежде, благополучно доставит вас домой.

Леди Певерил молча повиновалась; по правде говоря, она была так смущена услышанной новостью, что боялась, как бы голос не выдал ее волнения.

Приехав с конюхом в замок, леди Певерил в сильном беспокойстве ожидала возвращения своего супруга. Наконец он воротился — к величайшему ее удовольствию, без пленников. Теперь он никуда не спешил и смог подробнее рассказать ей, что в Честерфилд прибыл от двора курьер с известием о восстании, замышляемом старыми приверженцами республики, особенно военными, и что Бриджнорт — один из главных заговорщиков — будто бы скрывается в Дербишире.

Скоро слухи о заговоре замерли, как и другие слухи тех времен. Предписания об аресте заговорщиков были отменены, но о майоре Бриджнорте больше ничего не было слышно, хотя он, подобно многим, также находившимся под подозрением, мог, по всей вероятности, спокойно ВЫЙТИ ИЗ своего убежища.

Около этого же времени леди Певерил, горько плача, рассталась со своим сыном Джулианом, которого, как давно уже было задумано, послали на остров Мэн, дабы он получил там образование вместе с молодым графом Дерби. Правда, у леди Певерил порою мелькало воспоминание о предостережениях Бриджнорта, но его вытесняли мысли о преимуществах, которые покровительство графини Дерби сулило юноше.

План этот оказался во всех отношениях удачным, и когда Джулиан навещал отчий дом, леди Певерил с радостью замечала, что с каждым годом внешность и манеры его совершенствуются, что он страстно желает приобрести основательные познания и постепенно становится храбрым и обходительным юношей. Вместе с молодым графом Джулиан некоторое время путешествовал по Европе. Ото было тем более необходимо, что после бегства на остров Мэн в 1660 году графиня ни разу не посетила Лондон и не была при дворе Карла, предпочитая гордое одиночество в своих владениях.

Последнее обстоятельство в какой-то мере ограничило образование обоих юношей, в остальном настолько блестящее, какое только могли дать им лучшие наставники; однако, хотя молодой граф был гораздо легкомысленнее и ветренее Джулиана, оба в равной мере воспользовались предоставленными им возможностями. Леди Дерби строго запретила сыну, только что вернувшемуся из Европы, являться ко двору Карла. Однако, уже достигнув совершеннолетия, он не счел нужным ей в этом повиноваться и провел некоторое время в Лондоне, насладившись Удовольствиями тамошнего веселого двора со всем пылом молодого человека, воспитанного в относительном уединении.

Чтобы умилостивить графиню, разгневанную нарушением своего запрета (ибо он по-прежнему питал к ней глубочайшее уважение, в котором был воспитан), лорд Дерби согласился продолжительное время провести с матерью на ее любимом острове, почти совершенно предоставив ей управление оным.

Пока друг его оставался в Лондоне, Джулиан Певерил большей частью жил в замке Мартиндейл, а в ту пору, к коей, спустя много лет, так сказать, per saltum [18], подошло наше повествование, оба они гостили в замке Рашин на древнем острове Мэн.

Глава XI

И остров Мэн не вспоминают те,

Кто бороздит моря.

В середине семнадцатого века остров Мэн был далеко не таким, каким мы знаем его теперь. Достоинства этого убежища от житейских бурь еще не были открыты, а местное население состояло из людей довольно заурядных. На острове не встречалось ни щеголей, сброшенных фортуною со своих одноколок, ни ловких мошенников и обманутых ими простаков, ни разочарованных спекуляторов, пи разорившихся рудоискателей — словом, никого, с кем стоило бы поговорить. Все общество исчерпывалось аборигенами и несколькими заезжими купцами, торговавшими контрабандой. Развлечения были редки и однообразны, и молодому графу вскоре наскучили его владения. Сами островитяне тоже стали слишком мудрыми для счастья и утратили вкус к безобидным и несколько ребяческим играм, которыми забавлялись их простодушные предки. В день первого мая теперь уж больше не происходили шуточные состязания между уходящей королевой Зимой и наступающей Весною; слушатели не приветствовали ни приятную музыку свиты последней, ни режущие ухо звуки, которыми шумно требовала к себе внимания первая. На рождество уже более не раздавался нестройный звон церковных колоколов. Никто не преследовал и не убивал королька — птицу, охота на которую составляла прежде любимую забаву в сочельник. Партийные раздоры лишили этих простодушных людей доброго нрава, оставив в неприкосновенности их невежество. Даже скачки, которыми обычно увлекаются люди всех званий и сословий, теперь больше не устраивались, ибо никто ими не интересовался. Каждый из представителей дворянства, раздираемого неведомыми доселе распрями, почитал ниже своего достоинства наслаждаться теми увеселениями, коим предавались сторонники противоположной клики. Все с болью в сердце вспоминали о прошедших днях, когда повсюду царил мир, когда граф Дерби, ныне зверски умерщвленный, собственноручно вручал призы, а казненный мстительной рукою Кристиан на радость толпе подавал знак к открытию конных ристалищ.

Джулиан сидел в нише окна старинного замка и, скрестив руки и погрузившись в глубокое раздумье, созерцал бескрайний простор океана, катившего свои волны к подножию утеса, на котором возвышалось это древнее строение. Граф, охваченный неодолимою скукой, то заглядывал в Гомера, то принимался насвистывать, качаться на стуле или ходить из угла в угол, пока наконец внимание этого молодого человека не привлекло безмятежное спокойствие его товарища.

— Повелитель мужей? — промолвил он, повторяя излюбленный эпитет, которым Гомер характеризует Агамемнона. — Надеюсь, что у Агамемнона была должность более веселая, чем должность повелителя мужей на Мэне. Великий философ Джулиан, неужто тебя не пробудит даже плоская шутка, касающаяся моего собственного королевского достоинства?

— Желал бы я, чтобы вы более походили на короля острова Мэн, — отвечал Джулиан, пробудившись от своей задумчивости, — тогда вам не было бы так скучно в ваших владениях.