Зинаида Шишова - Путешествие в страну Офир
Сеньорита пожала плечами.
– Правда, вы давали друг другу клятвы в верности и любви до гроба… Надеюсь, что сейчас он с улыбкой вспоминает об этой поре своей юности… А что касается тебя, то я отнюдь не уверен, что ты помнишь хотя бы его лицо…
– Помню, – сказала сеньорита, – но разреши мне сделать такое же замечание, какие я часто слыхала от тебя, отвечая уроки: «Сеньор капитан, вы уклоняетесь от ответа на заданный вам вопрос!» Я спросила тебя только о том, как понравился тебе рассказ о покойном папе Александре Шестом и вообще все эти выдумки мальчишки.
– Если бы все это происходило на деле и, как следует понимать, еще при жизни папы Александра Борджиа, за которым еще в бытность его испанским кардиналом под именем Родриго Борхиа водились всякие грешки, боюсь, что он, расчувствовавшись при виде хорошенькой прихожанки… гм, гм… одним поцелуем в голову не ограничился бы. И тебе нелегко было бы выбраться из Рима. А так как туда сопровождал бы тебя я, то и я, безусловно, из Рима не выбрался бы… И, скорее всего, попал бы в один из каменных мешков, заготовляемых его святейшеством для своих ближних… Но это пустяки… А я хочу поговорить с тобой серьезно. Тот молодой исландец, не скрою, был мне приятен. И относился он ко мне с поистине сыновней почтительностью… Вот и все, что я могу о нем сказать. А что касается сеньора Руппи, то это человек… ну как бы тебе пояснить… Я имею в виду не его обширные, пускай и немного путаные познания из различных областей. Настолько обширные, что они и меня ставят иной раз в тупик… Однако с такого рода людьми мне уже приходилось встречаться… О скромности его, о прямоте и честности пускай повествует сеньор Гарсиа, я менее склонен к восторгам. Так вот, дорогая племянница, будет очень прискорбно, если из-за твоих капризов Франческо Руппи здесь, на нашей «Геновеве», потеряет из-за тебя покой, как тот мальчишка-исландец!
Сеньорита несколько раз во время длинной речи капитана недоуменно пожимала плечами, но все же слушала дядю молча и почтительно.
Когда он закончил, она нагнулась и поцеловала его руку.
– А вы что скажете на все это, дорогой сеньор Гарсиа? – повернулась она к эскривано.
Тот несколько раз тяжело вздохнул и с усилием, точно не веря в необходимость своего высказывания, начал тихо и смущенно:
– Вы знаете, конечно, что мне уже пошел восьмой десяток… Я упоминаю об этом для того, чтобы сообщить вам, что все же я до сих пор помню и свою молодость и свою любовь… Да… Должен сказать, что любовь всегда приносит много и радостей и горестей… Но любви все прощается… Вернее – все должно прощаться!
– Матерь божья! – всплеснула руками сеньорита. – Да вы как будто сговорились с сеньором капитаном! А я ведь совсем о другом… Ни о себе, ни об исландце, ни о сеньоре Руппи, ни, уж конечно, о любовных переживаниях я не собиралась толковать! Просто нам необходимо посоветоваться, каким образом раз и навсегда отучить Хуанито от вранья.
Сеньор Гарсиа поднял на девушку свой печальный и проницательный взгляд. Сеньорита покраснела.
Вот тут-то и начались покаянные речи в защиту мальчика.
Было решено, что при Хуанито не следует вести никаких серьезных разговоров; не следует упоминать никаких имен; не следует, как это сделал сеньор Гарсиа, читать мальчишке выдержки из дневника Франческо Руппи; не следовало, как это сделала сеньорита в ту пору, когда Франческо Руппи еще лежал без сознания, кричать при мальчишке: «А я говорю вам, что его необходимо спасти! Иначе господь покарает всех нас!» И тем более не следовало при этом стучать кулаками по столу.
– Я безусловно более других виновен во всем происшедшем, и вы не сможете меня в этом разуверить, – твердо сказал сеньор эскривано. – Я ведь чаще других общаюсь с Хуанито. Но именно поэтому меня не оставляет надежда, что мне удастся несколько загладить свою вину. Однако для меня неясно, откуда почерпнул мальчик сведения о покойном папе и о ныне здравствующем императоре…
– Да мало ли откуда! – отозвался капитан. – Могли ему наболтать и наши матросы… А может быть, он узнал обо всем еще в бытность свою в трактире… Хотя, как я понимаю, в рассказе Хуанито и покойный папа, и ныне здравствующий Карл Пятый выглядят чуть ли не благодетелями рода человеческого, а нельзя сказать, чтобы тот или другой пользовались особой любовью в народе… Да, безусловно, узнал он и о них в трактире; там постоянно шныряли папские или королевские прихвостни…
– Надеюсь, сеньор капитан, что вы так неблагожелательно отзываетесь об этих особах только в нашем присутствии? – спросила сеньорита. – Между прочим, я понимаю, почему Хуанито так хорошо говорил и о папе и о Карле Пятом: ему хотелось, чтобы люди, сделавшие добро сеньору Руппи, тоже оказались хорошими… Но должна вас предупредить, сеньор капитан и сеньор эскривано, что даже такой умный и сдержанный человек, как Сигурд Датчанин, при мне и Хуанито очень неодобрительно отозвался о покойном папе Александре Шестом. То же могу сказать о сеньоре Федерико, который при мне и опять же при мальчишке говорил, почему он ненавидит императора… Хорошо еще, что Хуанито все эти высказывания пропустил мимо ушей, во всяком случае – хвала святой деве! – ни при ком из пас он их не повторял… А уж при его характере удержаться от этого он не смог бы…
Если бы Франческо присутствовал при этом разговоре, он предупредил бы своих доброжелателей, что высказывания Федерико о Карле Пятом он услыхал от Хуанито в первый же день знакомства.
В тот момент, когда Франческо постучался к сеньорите, все серьезные разговоры в каюте были уже закончены.
Приоткрыв дверь и убедившись, что мальчишку благополучно доставили вниз, капитан спать не лег, а принялся шагать по каюте, предаваясь воспоминаниям. Сколько слез пролила ее мать, сестра капитана, когда его племянница выкинула новую штуку! Переодевшись мальчишкой, она последовала за сеньором Гарсиа в Париж. В Сорбонне поначалу принялась изучать медицинскую науку, потом посещала все лекции, о которых одобрительно отзывались ее коллеги. Не останавливали ее и клички, которыми ее награждали: «Малыш», «Цыпленочек», «Пискунчик»… Басом говорить она, конечно, не могла и ростом была ниже почти всех студентов, но в науках она от них не отставала! Они с сеньором Гарсиа и Бьярном Бьярнарссоном поселились на чердаке у какой-то старухи…
Догадывалась ли та, что это не мальчишка, а девица, капитана мало беспокоило.
«А вот нос ей в драке однажды все-таки расквасили!» – рассмеялся капитан.
– Дурак будет Руппи, если не поймет, что при всех ее недостатках девушку все же есть за что любить! – пробормотал он и тут же испуганно оглянулся на дверь.
