Эдвард Уитмор - Синайский гобелен
Вы сами им пользовались?
Не для контрабанды, а для чего-то еще. Ио только вот для чего?
Хадж Гарун отступил от голой стены, продолжая смотреться в осыпающуюся штукатурку.
Мне вспоминается, что я вроде бы спал в нем. Разве такое может быть? Зачем мне это было надо? Возраст. Памяти совсем не стало, все годы слились воедино. И когда же это я спал, при мамелюках? Я тогда слег от какой-то болезни, помнится, поэтому мог забраться в скарабея и свернуться там калачиком. Да нет, это все-таки было раньше, помню, я еще стукнулся головой, да так, что на время отнялась шея. Когда же это было? При крестоносцах?
В голосе его прозвучало сомнение, потом он вдруг заулыбался.
Да, именно тогда. Эти рыцари все время так лязгали своими доспехами, что я прятался туда вздремнуть. Это было единственное тихое местечко, которое я смог отыскать.
Глухо, как в склепе, пробормотал Джо, слез со скарабея и вернулся к загадочному сейфу, чтобы еще раз его осмотреть.
* * *Шумные были деньки, сказал Хадж Гарун, память которого все никак не могла отделаться от видения гурьбы крестоносцев, волокущих мечи по булыжной мостовой.
Шумноватые, но бывали и похуже. Когда город захватили ассирийцы, они продели всем уцелевшим кольцо в губу и увели в рабство, всех, кроме вождей, им они выкололи глаза и оставили умирать среди развалин города.
Римляне думали, что горожане проглотили свои драгоценности, поэтому они вспарывали им животы и потрошили кишечник, но находили лишь кусочки изношенной кожи. Во время осады мы так голодали, что ели свои сандалии.
Крестоносцы убили около ста тысяч человек, а римляне почти пятьсот тысяч. Вавилоняне убили меньше, чем ассирийцы, но ослепили больше. Птолемеи и Селевкиды уже убивали меньше, да и византийцы, мамелюки и турки тоже, в основном военачальников и всех образованных. Естественно, в зависимости от того, кто брал город, людей заставляли перестраивать церкви в мечети и разрушать синагоги или, наоборот, переделывать мечети в церкви и таки разрушать синагоги. А что было потом? Где был я? Ах да, потом я в последний раз женился.
Джо громко постучал по сейфу. Гулкое эхо потрясло стены пустого магазина.
Она забрала последнее, что у меня оставалось, — книги. Понимаешь, она была неудачница, а у арабки это может быть только в одном случае — кто-то ее предал. Какой-то предатель должен был быть в доме, а кто бы это мог быть, кроме меня?
Хадж Гарун вздохнул и поправил шлем, который вновь опрокинулся ему на глаза с очередным градом ржавчины. У него опять потекли слезы.
Но не забудьте, что в те дни я еще носил носки, и они были вечно мокрыми, потому что ноги были влажными, а влажные ноги в постели — не очень-то приятная вещь. Она некоторое время мирилась с этим, и я этого не отрицаю.
Куда же мы придем? тихо спросил Джо.
Если ходить в мокрых носках?
Нет, если спустимся в шахту под этим сейфом. Это же бездонный сейф, правда?
Ну, не совсем. Глубокий, но не бездонный.
Какой глубины?
В этом месте около пятидесяти футов.
Там лестница есть?
Да.
Куда она ведет?
К туннелю, а тот ведет к пещерам.
Длинные пещеры? Какой протяженности?
Сотни футов? А может, тысячи?
Джо мягко присвистнул. Он уселся возле сейфа и приложил ухо к железной дверце. Где-то далеко завывал ветер. Хадж Гарун заново перевязывал зеленые ленты под подбородком.
А что там внизу?
Иерусалим. В смысле, Старый город.
Джо выглянул в проулок. Мимо лавки осторожно шла тощая кошка с каким-то куском проволоки в зубах.
А там, снаружи, разве не Иерусалим? В смысле, не Старый город?
Один из них.
А внизу?
Остальные.
О'Салливан присвистнул совсем тихо.
И как это понимать?
Ну, Иерусалим же все время разрушали. То есть в той или иной степени его разрушали сотни раз, а несколько десятков раз уничтожали полностью, ну, скажем, двенадцать раз со времен Навуходоносора, а до него еще дюжину раз, о которых мы даже не знаем. Отстраивая город заново на вершине горы, развалины не расчищали, а строили поверх, так что гора со временем росла. Понятно?
Пока да. И куда ведет ваша лестница?
К тому, что всегда там находилось. К дюжине Старых городов. Двум дюжинам Старых городов.
Какие-то сокровища и памятники сохранились?
Какие-то — да. У зарытых вещей есть интересное свойство — их нелегко найти, а со временем о них совершенно забывают. Знаете, за свою жизнь я видел множество забытых вещей, вот взять, например, вмятины на моем шлеме. Кто-нибудь помнит, как я получил эти вмятины?
Изможденный араб стал бесцельно слоняться по комнате.
Исусе, думал Джо. Лестница Хадж Гаруна. Спускаемся.
* * *Уроженец города, который испокон веков заполоняли завоеватели и пилигримы, Хадж Гарун, естественно, большую часть жизни проработал в сфере услуг. В еврейские времена он начал с выращивания телят, а позже ягнят. При ассирийцах стал резчиком по камню, специализировался на крылатых львах. При вавилонянах он был садовником-декоратором, а при персах шил шатры.
Когда у власти были греки, он открыл круглосуточную бакалейную лавку, а когда пришли Маккавеи, лил свечи. Во времена римского владычества он работал официантом.
Византийцам он писал иконы, арабам шил подушечки, для египтян вновь резал камень, но теперь уже в основном квадратные блоки. Он лечил массажем ревматические боли во время правления крестоносцев, подковывал лошадей при мамелюках, а при турках-оттоманах торговал гашишем и козами. А еще бывали периоды, когда он подрабатывал чародеем и пророком, а также занимался менее популярной тогда медициной.
Чтобы преуспеть в чародействе, он побрился налысо, и ему вырезали на голове стилом верительные грамоты, так чтобы в критической ситуации, чтобы доказать, что он настоящий маг, он мог попросить обрить себе голову.
Работая пророком, он, в отличие от других, не надевал ошейник, чтобы его водили на веревке от клиента к клиенту, а просто сидел на базаре, выкрикивая прохожим непрошеные предостережения.
Лечил он в основном кашицей, сделанной из растения с цветами в форме звездочек, известного под названием иерусалимской вишни, одной из разновидностей паслена. Микстуры свои он готовил, растирая цветы прямо на грязных камнях мостовой у Дамасских ворот, где его частенько видели за этим занятием — он исполнял причудливый танец на четвереньках, чтобы не попасть под ноги прохожим.
Пользовался он и более сильнодействующим наркотическим средством из опавших листьев белладонны, которое к тому же вызывало неудержимую рвоту. Работая, ему приходилось самому принимать свои лекарства несколько раз в день, и большую часть времени он чувствовал себя совершенно разбитым. Чтобы желудок мог хоть что-то исторгнуть, он съедал несколько больших мисок каши из топинамбура.
