Генри Хаггард - Мари
На один момент я остановился. Затем, подумав, что эти звуки, вероятно, вызваны каким-нибудь диким ночным созданием, которое, даже являясь для меня опасным, убежало бы при приближении человека, я смело двинулся туда. Когда я выходил на другом конце этого места, — тень была восемнадцати или двадцати шагов длиной, — меня осенило, что, если там затаился враг, я стану хорошей мишенью, когда ступлю за линию яркого света. Так что, почти инстинктивно, ибо я не припоминаю, чтобы я сознательно это делал, после первых двух шагов при свете я сделал небольшой прыжок влево, где была тень, хотя и не очень глубокая.
Хорошо, что я так сделал, ибо в тот же момент я почувствовал, как что-то обожгло мне щеку, и услышал прямо сзади себя оглушительный звук ружейного выстрела.
Теперь, конечно, самым умным для меня было бы броситься на того, кто стрелял, чтобы он не успел перезарядить ружье. Но меня охватил какой-то приступ бешенства и я не побежал. Наоборот, я с криком обернулся и отступил назад, в тень. Некто уловил мое движение и пролетел мимо меня. Через несколько секунд на ярко освещенном луной месте я увидел, что этот некто был …Перейрой!
Он остановился и повернулся кругом, держа ложе своего ружья на манер дубины.
— Благодарение богу! Это вы, хеер Аллан, — вскричал он. — а я подумал, что это тигр.
— Тогда это твоя последняя мысль, убийца, — ответил я, поднимая ружье.
— Не стреляйте, — сказал он. — Разве вы хотите, чтобы моя кровь была на ваших руках? Почему вы хотите убить меня?
— Почему ты пытался убить меня? — спросил я, как бы перекрывая его вопрос.
— Я пытался убить вас? Вы обезумели!.. Слушайте ради себя самого… Я сидел там, на берегу, ожидая восход луны и от усталости уснул. Потом я проснулся, как бы от толчка и, по звукам, что раздались сзади меня, решил, что там тигр, выстрелил, чтобы отпугнуть его. Всемогущий! Человек, если бы я только целился в вас, разве мог бы я промахнуться на такой дистанции?…
— Вы ничуть не промахнулись и не переступи я влево, вы размозжили бы мне голову. Читай молитву, ты, собака!!!
— Аллан Квотермейн, — вскричал он с отчаянной энергией, — вы думаете, что я лгу, я, который говорит искреннюю правду. Убейте меня, если вам так этого хочется, только тогда помните, что вас за это обязательно повесят. Мы ухаживаем за одной женщиной, что всем известно, а кто поверит в вашу сказку, что я пытался застрелить вас? Скоро кафры придут искать меня, возможно, они уже отправились, и найдут мое тело с вашей пулей в сердце… Потом они понесут его в лагерь Марэ и, я говорю еще раз, кто поверит вашей сомнительной сказке?
— Кое-кто поверит, убийца, я уверен…
Но когда я сказал эти слова, дрожь страха пробежала по мне. Это было правдой: ведь я ничего не смог бы доказать, не имея ни единственного свидетеля, и впредь среди буров числился бы Каином, т. е. тем, кто убил человека из ревности. Его ружье было разряжено, но могли сказать, что я разрядил его после смерти Перейры. А что касается легкой раны у меня на щеке, то ведь она могла быть нанесена сучком или веткой… Что же мне следует в таком случае делать? Гнать его перед собой до лагеря и там рассказать эту историю? Даже и в таком случае против Перейры было бы только одно мое голое слово… Да, он здорово поймал меня в ловушку! Я должен позволить ему уйти и просить, чтобы небеса отплатили ему за его преступление, если этого не смог сделать я сам. Кроме того, к этому времени мой первый гнев уже остыл, а казнить человека таким образом трудно!
— Эрнан Перейра, — сказал я, — вы лжец и трус. Вы пытались убить меня, потому что Мари любит меня и ненавидит вас, а вы хотите заставить ее выйти замуж за вас. Однако, я не могу хладнокровно убить вас, как вы этого заслуживаете. Я предоставляю Богу наказать вас, рано или поздно, когда только будет на это его воля… Наказать вас, кто намеревается убить меня и надеялся, что гиены прикроют ваше преступление, что они, конечно, сделали бы до утра. Итак, убирайтесь вон, пока я не переменил свое решение, да поскорей!
Без лишних слов он круто повернулся и побежал быстро, как антилопа, прыгая из стороны в сторону на бегу, чтобы помешать мне прицелиться, если я захочу выстрелить…
Когда он был уже в сотне ярдов от меня, я тоже повернул в другую сторону и побежал, не чувствуя себя в безопасности, пока не увидел, что между нами стало не меньше мили.
Уже около одиннадцати часов вечера я добрался до лагеря, где нашел готтентота Ханса, готового отправиться с двумя зулусами искать меня. Я сказал ему, что меня задержали неисправности фургона. Фру Принслоо также еще была на ногах, ожидая моего возвращения.
— И что там случилось? — спросила она. — Аллан, это выглядит так, как если бы тут прошла пуля, — и она показала на кровавую полосу на моей щеке.
Я утвердительно кивнул головой.
— Перейра? — спросила она опять.
Я кивнул во второй раз.
— Ты убил его?
— Нет, я отпустил его. Об этом могли бы сказать, что я убил его из ревности, — и рассказал ей все, что произошло.
— Да, Аллан, — заметила она, когда я закончил рассказ. — Я думаю, что ты поступил разумно, ибо, действительно, ты ничего не смог бы доказать. Но увы! Для какой судьбы, удивляюсь я, Всемогущий спасает этого вонючего кота? Что ж, я пойду к Мари и расскажу ей, что ты возвратился невредимым, так как ее отец не разрешает ей выходить из хижины так поздно… Больше я ничего не передам, если ты этого не желаешь…
— Нет, тетушка, я полагаю, что больше ничего не стоит рассказывать, во всяком случае, сейчас.
Здесь я должен отметить, однако, что в течение нескольких дней Мари, да и все остальные в лагере, знали эту историю во всех деталях, исключая, быть может, одного Анри Марэ, которому никто ничего не рассказал о его племяннике. По-видимому, фру Принслоо оказалась неспособной сохранить эту тайну. Так что она рассказала о нем своей дочери, которая передала это всем достаточно быстро, хотя, я думаю, некоторые из буров не особенно поверили всему этому. Как бы плохо ни думали они о Перейре, они не могли поверить, что он замечен в попытке совершить такое черное преступление, как убийство своего собственного спасителя.
Примерно через неделю все оставшиеся буры с семьями двинулись из лагеря Марэ, с места, которое, несмотря на грустные ассоциации многих из них, я лично благословлял, покидая его с некоторым сожалением. Я был впереди уезжающих. Дорога перед нами хоть не такая уж и длинная, была исключительно опасной. Нам предстояло пройти почти две сотни миль по стране, о которой мы знали только то, что ее обитателями являлись аматонги и другие дикие племена. Здесь мне следует объяснить, что в жарких спорах мы решили отказаться от маршрута, по которому следовал отряд Марэ во время его злополучного путешествия к Делагоа.
