Гэри Дженнингс - Пророчество Апокалипсиса 2012
Право подставить плечи под паланкин правителя было высокой честью, достававшейся лишь воинам, прославившим себя в сражениях. Они шли в ногу, и трон на их надежных плечах почти не раскачивался. При этом они оставались в первую очередь воинами, поэтому их щиты и оружие тоже были при них.
Легкий и прочный, трон был изготовлен из дерева, добытого на жарком, влажном восточном побережье. Покрытый полированным золотом с полосками серебра, он имел навес из ягуаровой шкуры, крепившийся на четырех шестах, увенчанных вырезанными из нефрита хищными орлами. Орел являлся вторым из великих хищников сего мира, владыкой воздушной стихии.
Паланкин правителя сопровождала сотня представителей знати и пять сотен отборных воинов дворцовой стражи, под началом воителей-Ягуаров.
Я шагал позади личных телохранителей, окружавших паланкин, в группе приближенных, состоявшей из летописца, прозванного Помнящий Историю, дворцового управляющего и придворного оружейника. Все мы держались рядом, чтобы быть под рукой, если кто-то из нас понадобится правителю. Звездочет предупредил меня, что по городу мы пройдем величественной, торжественной процессией, сам вид которой должен говорить подданным о божественной природе их властелина. Далее нам предстоят три дневных перехода до восточного горного кряжа, где заканчивается территория, патрулируемая войсками правителя.
Перед тем как подняться в горы, чтобы потом спуститься по ту сторону гряды в жаркую, влажную долину, правителю придется сойти с трона и продолжить путь пешком, в боевом облачении и с оружием.
— Он не усядется снова на свой трон до тех пор, пока перед нами не откроется вид на Тахин, — поведал мне придворный оружейник. — Наши соседи смертельно завидуют богатству и изобилию Толлана, и наш правитель должен быть готов в любой момент отразить нападение. А сражаться, сидя на троне, в трех локтях над землей, довольно затруднительно.
Оставалось лишь порадоваться тому, что вражеского нападения следует ждать не из Толлана.
Пять дней перед выступлением в поход Звездочет провел, старательно поучая меня во всем том, что должно было составлять в дороге мои обязанности. Прежде всего, мне надлежало денно и нощно следить за ходом времени. Правда, не в одиночку — хранитель часов из Звездного храма отправился с нами, чтобы помогать мне. Отслеживать в пути ход времени было чрезвычайно важно, ведь иначе в случае вражеского нападения мы могли бы оказаться в неведении насчет того, сколько часов осталось до заката или, наоборот, до рассвета. Расчет времени в движении был сложнее, чем на месте, однако, используя звездные кресты и удаленные объекты, мы могли осуществлять его с достаточной точностью.
Другой моей задачей было следить за направлением движения. Никаких дорог ни в горах, ни дальше до самого побережья не было и в помине, так что приходилось следовать узкими тропами, протоптанными бродячими торговцами. Но в случае нападения и вынужденного отхода с известной тропы было принципиально важно иметь возможность определить, в каком направлении следует двигаться, чтобы кратчайшим путем вернуться в Толлан, или куда посылать гонцов за подмогой.
Поскольку боги следуют по небу установившимся путем, переходя из одного созвездия в другое, я, соотносясь с положением светил, мог определить наше положение на земле, измерив угол между каким-нибудь наземным объектом, например горой, и тем или иным звездным богом.[23]
Звездочет неоднократно напоминал мне о категорической недопустимости малейших просчетов. За допущенную ошибку меня убили бы на месте, однако в правильности своих расчетов я не сомневался. Другое дело, земля, по которой пролегал наш путь, — здесь нельзя было быть уверенным ни в чем.
«Да-да, тебе ведомы пути богов, но, пожалуй, даже важнее то, чтобы ты ведал их волю».
Конечно, на самом деле постигать желания и намерения богов было обязанностью правителя. Но он, в свою очередь, обращался к придворному звездочету, дабы тот истолковал те или иные небесные знаки, ведь правитель, неспособный общаться с богами и угождать их прихотям, бесполезен для своего народа.
Ай-йо! Как многократно указывал мне Звездочет, астроном, неспособный подсказать правителю верные решения, бесполезен для этого правителя, и очень скоро его ждал путь вверх по лестнице жертвенной пирамиды, на священный алтарь, где будет вырвано его сердце.
Когда наша процессия шествовала к восточным воротам, дабы покинуть город, вдоль пути следования выстроились тысячи людей. При появлении трона властителя все склоняли головы и смотрели себе под ноги, ибо никто не дерзнул бы встретиться с правителем взглядом. Головы детишек взрослые пригибали, чтобы те, по глупости, не допустили оскорбления правителя. Лишь когда трон проносили дальше, подданные получали возможность свободно любоваться процессией.
За троном правителя и отрядом его личной стражи двигался паланкин поменьше, в котором несли Цьянью. Звездочет сообщил мне, что сестра правителя пожелала отправиться в Тахин с братом, чтобы посмотреть знаменитые состязания по игре в мяч. Как это часто бывало, когда речь заходила о чем-то важном, истинное значение его слов следовало угадывать по тону, которым они произносились, и тон этот показался мне неодобрительным.
По поводу связей правителя с его сестрой говорили много, точнее, по большей части шептались. Так или иначе, она участвовала во всех официальных церемониях, и многие считали, что он советуется с ней при принятии решений.
Подобная близость отношений озадачивала одних и распаляла воображение других. Поговаривали, будто сестра заменяет ему жену или возлюбленную. Разумеется, слухи эти подогревались и тем простым фактом, что такая красавица, которой было уже далеко за двадцать, до сих пор оставалась незамужней. Между тем как простые девушки выходили замуж лет в шестнадцать-семнадцать, а знатных, особенно из правящих домов, выдавали и того раньше, поскольку их браки представляли собой политические союзы с влиятельными правителями и вождями других народов. Естественно, что жениться на единственной сестре правителя Толлана желали главы всех держав сего мира, и то, что брат до сих пор удерживал ее при себе, не выдавая замуж, казалось бессмысленным и не могло не вызывать подозрений. Конечно, учитывая, что оскорбление правителя каралось смертью, об этом никто не осмеливался говорить открыто. Но тем не менее земля полнилась слухами.
И то были опасные слухи, если учесть, что кровосмешение считалось ужасным преступлением, карой за которое была медленная и мучительная смерть. Даже цареубийцы не подвергались более страшной участи.
