Николай Харин - Снова три мушкетера
— Эй, Дирк, что у вас там? — позвал он боцмана, вглядываясь в темноту.
— Эти канальи не хотят работать, — хрипло отвечал тот.
Сам он заменял по меньшей мере троих.
— Поднимись-ка наверх, — крикнул Эвелин.
— Слышали? — злобно проговорил один из солдат. — Ясное дело — они хотят вытащить своего и захлопнуть нас в трюме.
— Не пускайте его. Не давайте ему уйти! — заорали солдаты.
Течь все увеличивалась, и люди в трюме вынуждены были стоять по колено в воде.
— Это все одна шайка, — гомонили ларошельцы. — Те двое, что удрали первыми, приплыли вместе с нами.
— Дирк, где ты там?! — нетерпеливо крикнул сверху помощник капитана.
— Вот я тебе сейчас покажу Дирка, — пробормотал солдат, хватаясь рукой за перекладину лестницы.
— Назад, канальи! — свирепо орал боцман. — Надо спасать корабль!
— Пора спасать свою шкуру, — отвечали ему, наперебой устремляясь к трапу, ведущему наверх.
Ларошельцы были до того измучены, что не сразу могли подняться по ней и мешали друг другу.
Ветер продолжал задувать с ужасающей силой. Свинцовые валы, увенчанные шапками белоснежной пены, налетали один за другим, ударяя в борт накренившегося судна. Полузатопленный корабль издал глухой стон, словно умирающее живое существо, лег на бок и затонул.
Глава восемнадцатая
Снова в Париже
Капитуляция Ла-Рошели еще больше укрепила позиции Ришелье, так как все во Франции, а равно и за ее пределами, прекрасно понимали истинное значение этого события.
Его величество, пребывавший в своем обычном меланхолическом расположении духа, давно уже хотел возвратиться в Париж, а так как теперь уже ничто не препятствовало осуществлению его желания, он сразу же после подписания капитуляции приказал собираться в обратный путь.
Сборы затянулись, но наконец королевский кортеж выступил из ставки короля, находившейся в Ла-Жарри.
Само собой разумеется, что мушкетеры роты де Тревиля сопровождали короля, и д'Артаньян чувствовал бы себя почти счастливым, гарцуя рядом со своими товарищами в новеньком мундире лейтенанта, если бы не омрачавшие его чело мысли о разлуке со своей очаровательной спасительницей — Камиллой де Бриссар.
— Друзья, — сказал д'Артаньян, — как приятно думать о том, что под Ла-Рошель мы прибыли порознь, а возвращаемся в Париж все вместе. И больше над нами не висит постоянная угроза, которая исходила всегда от этой страшной женщины.
— Вы имеете в виду миледи? — спросил Арамис. — Что до меня, то я полностью разделяю ваши чувства, д'Артаньян.
— Черт возьми! И я тоже! — энергично воскликнул Портос и для убедительности взмахнул кулаком.
— Ну, положим, этого добра у кардинала на наш век хватит, — послышался голос Атоса. — Хотя что касается миледи — вы правы, д'Артаньян. Вторую такую ему не сыскать. Но меня не оставляет мысль, что, казнив ее, мы совершили грех и нас еще ждет расплата за него.
— Э-э, Атос. Вы заговорили в точности, как наш дорогой аббат. Предоставьте ему судить о том, что грешно и что праведно, — заметил Портос. — Он даже пишет диссертации на подобные темы. Что касается меня, то если бы эта милая особа воскресла, благодаря каким-нибудь ухищрениям ада, я тотчас бы отправил ее обратно, нимало о том не сожалея!
Атос тяжело вздохнул и замолчал.
— Полно, господа, — проговорил д'Артаньян, вдыхая полной грудью холодный воздух. — Мы снова вместе. Мы молоды, предприимчивы, отважны, наконец. Жизнь продолжается!
— Вы совершенно правы, друг мой. Но эта жизнь, к сожалению, зовет нашего милого Портоса покинуть нас, — со свойственным ему смешком заметил Арамис.
— Да, в самом деле! Портос, значит, вы уходите?
— Друзья! — сказал Портос, укоризненно взглянув на Арамиса. — Ах, друзья мои!..
Добродушний гигант не сумел найти подходящих слов и только махнул рукой.
— Ладно! — вскричал д'Артаньян. — Все равно — к черту меланхолию! Пока что мы все вместе едем в Париж!
— Да здравствует Париж! — подхватили трое мушкетеров, пришпоривая своих коней.
Королевский кортеж приближался к Парижу.
Столица приготовила его величеству торжественную встречу. Можно было подумать, что король и кардинал поставили на колени могущественное иностранное государство, нанесли поражение войскам испанского короля, а не уморили голодом гарнизон города, населенного соотечественниками.
Париж ждал своего короля.
Что же укрывалось в ту пору под именем Парижа — «славы Франции и одного из лучших украшений мира», по выражению Монтеня? Парижа, на гербе которого серебряный корабль плывет в лазурных волнах. «Качает его, но он не тонет», — гласит латинская надпись на гербе. Парижа, колыбелью которого был древний остров Сита, напоминавший корабль. Именно эта форма острова поразила также и составителей геральдических книг, и только благодаря этому сходству, а вовсе не вследствие осады нормандцев, на древнем гербе Парижа изображено судно.
Столица мира! Город городов! Париж! Он уже рядом. Роскошный и нищий. Остроумный и тщеславный. Набожный и развратный. Притягивающий к себе завороженного странника, манящий его в свое чрево, готовое поглотить без следа и отталкивающее теми картинами, которые открываются там — внутри этого гигантского человеческого муравейника, каким уже был Париж в XVII веке.
Разноликий, многоголосый, пестрый, тесный. В лабиринтах улочек старого города, где дома жмутся друг к другу, скопляются, нагромождаются этажом на этаж, стиснутые оградой, воздвигнутой Филиппом-Августом, заковавшим Париж цепью из могучих башен. Почерневшие от времени, увитые плющом массивные здания с угловатыми бойницами и стрельчатыми арками замыкали в лабиринт своих стен узкие темные улочки, в которых среди дня приходилось зажигать свечу.
Но ничто не может остановить жизнь, и город прорывает преграды и вырывается на простор предместий, растекаясь вширь подобно озеру. Чем дальше от центра Парижа, тем реже встречаются теснящиеся друг к другу облупившиеся дома с фасадом в одно окно, кривые переулки, примыкающие к полуразвалившейся арке какого-нибудь старинного жилья.
Постепенно замедляя свой неровный бег, улицы становятся все чище, шире, элегантнее. На них тут и там высятся внушительные особняки с собственными дворами, подъездами, а иногда и садом.
Тут располагался, например, особняк маркизы де Рамбуйе, построенный по ее собственному проекту на улице Св. Фомы, в «Голубой комнате» которого собиралось в те времена самое изысканное общество Франции.
Чуть дальше — Лувр, куда направляется в настоящий момент его величество, и Тюильрийский сад, разбитый на участки, — здесь помещаются псарни и зверинец его величества, страстного любителя охоты.
