Андрей Посняков - Меч времен
– И слава Богу, что не видал, — Онисим Ворон усмехнулся и перекрестился… а следом за ним — и все, окромя рассказчика.
Вообще, странного вида он был, этот плюгавый мужичок с растрепанными — палею — волосами и редковатой козлиной бородкой. Одет в какую-то длинную сермягу, на шее — ожерелье из звериных клыков, на поясе — какие-то мелкие черепушки — то ли птичьи, то ли змеиные головы. Волхв, что ли? А, похоже, что так…
Рассказчик сделал паузу, принявшись прихлебывать из протянутой кем-то миски обжигающе-вкусное варево. И тут же посыпались вопросы:
– Что же, никак этого водяника не поймать? — спросил востроглазый парень с синюшными, будто вечно мерзнет, губами. — Ишь, озорует.
Плюгавец выплюнул в ладонь кость и презрительно усмехнулся:
– Поймать? Смотри, паря, кабы он тебя не поймал! Сжует, да выплюнет.
– Молитву, молитву творить надобно!
– Молитву?! — неожиданно засмеялся рассказчик. — От вашей молитвы ему никакого вреда. Другое надо молвить… присловье одно… Сказать?
– Скажи, скажи, Всеславе!
Волхв зачем-то оглянулся вокруг и понизил голос:
– Он-от, водяник-то, любит, когда его орехами потчуют… Орехи завсегда с собою носите… иль в челнах где спрячьте. Как почуете — здесь он, водяник, так быстро скажите: сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом, сиди под кустом, ешь орешки каленые… Бросайте орехи через левое плечо — и поскорее, покуда водяник их есть будет — веслами, веслами… Главное — не оглядывайтесь. Оглянетесь — смерть! Утащит водяник под воду, выпьет всю кровь, сожрет с потрохами!
– Господи, Господи, помилуй!
– А как же мы его почуем, водяника-то? — снова спросил тот, с синюшными губами.
Волхв негромко хохотнул:
– Почуете… Водяник, как на поверхность из воды-от выходит, ухает… Протяжно так, гулко — у-у-уххх!!! У-у-уххх!!!
Рассказчик приложил руки к губам, изобразил…
На что уж Миша в подобные ужастики не верил — а и у того от подобных мерзких звуков мурашки по коже побегли, что уж говорить о молодых лодочниках.
– Темнеет уже, — посмотрел в небо синюшный. — Пора и домой пробиратися…
– Да уж, пора… — согласно кивнул Онисим. — Ты, Мисаил, чего приходил?
– Спросить кой-что… — Миша поднялся, отошел от костра с парнями. — На Заволочье купцы-гости не отправляются ли на днях?
– В Заволочье? — лодочник задумчиво почесал затылок. — Так они третьего дня отплыли. А больше и не ведаю… На Софийском вымоле поспрошать разве что?
– Был я сегодня на Софийском, — парень с синюшными губами — Пахом — покачал головой. — Нет там заволочских, отплыли уже. Путь-то не близок-от.
– Жаль, — искренне огорчился Михаил. — Что, все-все отплыли уже?
– Ежели сильно надобно, их в Ладоге можно нагнать, — Пахом улыбнулся. — Уж там они постоят всяко… Стоит у Софийских мостков одна ладейка гостя ладожского, Рангвальда Сивые Усы. Он уж, Рангвальд-то, все свое распродал, чего надо — прикупил, день-другой — и отправится.
Услыхав такую весть, Миша обрадовался, упросил парня о госте ладожском получше узнать. Здесь же, на Федоровском вымоле, и встретиться уговорились — завтра примерно в это же времечко.
Покуда Михаил разговаривал с лодочниками, волхв все стращал оставшихся сторожить лодки парней — детин вполне себе ничего, мускулистых, однако ж, похоже, что боязливых… Хотя, с другой стороны — водяника-то дурак только не испугается, потому, как мозгов нет — не у водяника, у дурака.
Все выспрашивали: да какой из себя водяник, да как узнать, да как что…
– Водяник — он как ящерица огроменная али как коркодил-зверь… Слыхали про коркодила-то?
– Не-е…
– Ну, ящериц видали… Ящер целый! Так и зовут — Яша. Вы, главное, как услышите — плеск, а потом — у-у-уххх!!! Уххх!!! — так сразу ничком тут, на бережку, падите… Главное, на него, на ящера-то, не глядеть… тогда и он не увидит.
– У-у-у! — смешно было видеть, как здоровенный верзила боязливо передернул плечами. — А орехи… орех-то нетуть у нас!
– Ладно с орехами — не поспели еще. Главное — присловье помните: сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом!
– Сиди, сиди, Яша… — нестройным, словно нашкодившие первоклассники, хором повторили парни. — Ой, дяденька Всеславе, — поможет ли?
– Поможет. Обязательно поможет. Главное — все делайте, как я наказывал. Тогда живы останетесь. Ништо, он не страшный, водяник-то! — неожиданно рассмеялся волхв. — Главное, не смотреть на него, да шептать присловье… Сразу ж отвернитесь, а уж ежели оглянетесь — тут вам и конец.
– Господи! Господи! Страсть-то какая!
– Ништо-о-о-о! Делайте, как я сказывал.
Михаил слушал весь этот бред краем уха и едва сдерживал смех — уж больно это все походило на какой-нибудь инструктаж. Ну парни-и-и… Ну простота… Про крокодилов в Волхове — это только академик Рыбаков мог написать… Холодновато им тут, крокодилам-то, как и всем прочим ящерам-динозаврам. Как там песенка-то? Сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом? Жуй орешки каленые… Орешки, ишь, любит… Гурман!
Попросив Онисима перевезти на Софийскую сторону, Михаил переночевал у себя в избе на усадьбе, а прямо с утра явился пред очи тысяцкого Якуна.
Поклонился — тысяцкий как раз спускался с крыльца:
– Здрав будь, господине.
– И ты не хворай, Мисаил, — Якун явно куда-то спешил — слуги уже подводили коня, покрытого длинной расшитой попоной. — Хотел тебе поручить тут… Ну, да некогда — Сбыслав, сыне, расскажет…
Сбыслав как раз на крыльцо вышел, кивнул — с отцом простился: обнялись, поцеловались троекратно… Это куда ж тысяцкий собрался?
Заржали кони. По-молодому взметнувшись в седло, тысяцкий Якун нетерпеливо махнул рукою — привратники поспешно отворили ворота, и вся кавалькада помчалась к детинцу.
Проводив всадников взглядом, Михаил вопросительно посмотрел на Сбыслава.
– От псковичей посланцы явились! — скупо пояснил тот. — Изборск орденские взяли! Дело важное — Псков-от (Сбыслав говорил — «Плесков») давно от Новгорода отложитися хочет. Как бы орденских немцев не призвали! Могут… Ежели Ярослав-князь Владимирович почует, что прогнать могут, немцев позовет — бискуп рижский ему — по отцу второй жены — сродственником приходится. Позовет! А те и явятся… От того Новгороду — худо. Вот и поспешают посейчас все — помочь ли тем псковитянам, что за нас стоят, нет ли? Ой, непростое дело.
– Да уж, — согласился Миша. — Так что отец-то твой от меня хотел?
– А, — сын тысяцкого вдруг улыбнулся. — Мало дело. Отроци наши, холопи, Аксиньи, поварихи покойной, детушки, третьего дня купатися пошли… с тех пор нету. Сбежать вроде не должны — плохо им тут, что ли? («Цто ли?») Верно, утопли. Ты, Мисоиле, узнай — ежели утопли, пес-то и с ними, жалко, конечно — может, подросли б, так вышел бы толк — а так… ну да ладно. А вот, ежели убегли… — Сбыслав посерьезнел. — Так это совсем другое дело.
