Элеонора Аквитанская. Королева с львиным сердцем - Евгений Викторович Старшов
Довольно внимания уделил ему Ордерик Виталий на страницах своей «Церковной истории»: «В году 1101 от Рождества Господа нашего, Гильём, герцог Пуатевинский, собрал огромное войско из Аквитании и Гаскони и, полный воодушевления, двинулся в священный поход. Он был храбр и доблестен и чрезвычайно веселого нрава, превосходя даже самых находчивых лицедеев бесчисленными своими шутками… (Потерпев поражение,) нищий и обездоленный, едва добравшись до Антиохии, входит в нее всего с шестью спутниками… Герцог Пуатевинский, совершив в Иерусалиме молебствия, с несколькими сотоварищами своими возвратился на родину, и властителям и знатным, а также стекавшимся послушать его христианам многократно рассказывал о бедствиях своего плена, и так как он был веселого нрава и остроумцем и к тому же оправился и окреп, живя в полном благополучии, он повествовал обо всем этом ритмическими стихами, уснащенными шутками».
Уильям Мальмсберийский в произведении «О деяниях королей английских» слишком строг к нашему герою: «…Тогда (в 1119 г.) графом Пуатевинским был Гильём – человек безрассудный и ненадежный, который прежде своего возвращения из Иерусалима… глубоко погряз в трясине пороков, как если бы полагал, что все вершится случайностями, а не управляется Провидением. Прикрывая свои дурачества некоей обманчивой личиной благопристойности, он сводил все к остроумным шуткам и заставлял рты своих слушателей растягиваться от хохота. Наконец, воздвигнув возле некоего замка Ивор (Ниорт) здание наподобие небольшого монастыря, он задумал в безумстве своем разместить там аббатство блудниц; называя поименно ту или иную, отмеченную молвой за свое непотребство, он напевал, что поставит ее аббатисой или игуменьей, а все остальные будут простыми монахинями. Прогнав законную супругу свою, он похитил жену некоего виконта из замка Геральда по имени Мальбергиона (по одной из версий, это не имя виконтессы де л’Иль Бушар, похищенной с ее полнейшего согласия, а название замка, в котором герцог поселил свою пассию; более она известна под прозванием Данжерёза (опасная. – Е. С.), к которой до того пылал страстью, что нанес на свой щит изображение этой бабенки[6], утверждая, что хочет иметь ее с собой в битвах, подобно тому, как она имела его при себе за пиршественным столом. По этой причине его осудил и отлучил от церкви Герард, епископ Ангулемский, повелевший ему пресечь незаконную любовную связь. На это Гильём сказал ему так: “Ты прежде завьешь своим гребнем ниспадающую со лба прядь волос, чем я возвещу виконтессе, что отсылаю ее прочь от себя”, издеваясь над мужем, весьма редкие волосы коего не нуждались в гребенке.
Не иначе он поступил и тогда, когда Петр, прославленный своею святостью епископ Пуатевинский, стал его ласково укорять, а тот наотрез отказывался последовать его указаниям, вследствие чего епископ начал произносить его отлучение, а он, помахивая обнаженным кинжалом, заявил: “Ты тут же умрешь, если не снимешь с меня отлучения”. Тогда первосвященник, изобразив страх, попросил у него дозволения говорить и провозгласил, не пропустив ничего, все остальное, что подобало при отлучении, и таким образом граф оказался вне христианского мира и ему было воспрещено разделять с кем-либо трапезу, а также беседовать, пока он полностью не образумится. Итак, исполнив, как ему представлялось, свой долг, епископ, жаждущий испытать мученический венец, протянул свою шею и молвил: “Рази, рази!” Но Гильём, еще больше закосневший в упорстве, с привычным своим краснобайством сказал: “Ты, несомненно, мне так ненавистен, что я не удостою тебя проявлением моей ненависти, и ты никогда не вознесешься на небо благодаря содеянному моею рукой”. Однако, немного спустя, отравленный ядовитым подстрекательством своей распутной сожительницы, он отправил в изгнание священнослужителя, убеждавшего его положить конец блуду. Изгнанник, дождавшись блаженной кончины, своими частыми и великими чудесами явил нашему миру, какой славою он овеян на небе. Услышав об этом, граф не воздержался от своей наглой велеречивости; он во всеуслышание заявил, что сожалеет о том, что не ускорил епископу смерти, дабы святая душа его получила более щедрое воздаяние, и он обрел бы небесное упокоение благодаря его (графа) ярости…»
Ему вторит в своей хронике Гальфред Вожский: «Герцог Аквитанский Гильём переправился со многими своими в Иерусалим, но нисколько не возвеличил имя христианское: он был чрезмерно охоч до женского пола и поэтому отличался непостоянством во всем. Войско его было истреблено сарацинами и тогда же погиб Радульф, достопочтенный епископ Перигорский».
Гальфред Толстый ворчливо отметил в «Житии Бернарда, аббата Тиронского»: «Герцог Аквитанский Гильём – враг всяческого целомудрия и святости».
Этьенн де Бурбон свидетельствовал в произведении «О различных предметах, проповеди достойных» о том, что порой аквитанский герцог вел себя, как легендарный халиф Харун ар-Рашид или византийский император Феофил: «Я слышал, что некий граф Пуатевинский пожелал испытать, какие человеческие занятия наиболее привлекательны. Изменив свой облик, он познал всевозможные человеческие занятия, нравы, положения и сообщества всяких людей и, возвратившись к прежнему своему положению, заявил, что наиболее привлекательна жизнь купцов в торговые дни».
Свидетельство Рауля де Дисета интересно привести, хотя историками оно уличается в определенной недостоверности – сын герцога был слишком мал тогда (13–14 лет в 1113 г.), восстание началось без его участия, да и связи с Данжерёзой еще не было: «В году МСХII Гильём, граф Пуатевинский, привел в свой дом при живой жене любовницу по имени Амальберга. Гильём, первородный сын графа, вознамерившись отмстить за оскорбление матери, восстал на отца. Раздор между ними затянулся надолго, и в течение семилетия Аквитания была ввергнута в бедствия. Наконец, захваченный в битве сын примирился с отцом». Примирение состоялось вполне в стиле герцога Вильгельма – он женил своего сына (и тезку) на Элеоноре де Шатильро – дочери своей любовницы Данжерёзы.
Ближе к концу жизни различные амурные проделки, междоусобные войны и притеснения монастырей (о чем свидетельствуют послания папы Урбана II[7] и Гальфреда Вандомского[8]) постоянно сходили ему с рук благодаря тому, что римский папа Каликст II (на
