Казанова в Петербурге - Галина Грушина
— Ты видела, Анхен, как он уписывал ужин? — шепнул добрый немец ночью жене. — И ведь не поставишь в счет тройную порцию.
— Зато я сэкономила на лакеях… — утешила его Анхен. Вдруг со второго этажа гостиницы понеслись громкие вопли.
— Сюда, на помощь! — призывал голос, мощный, как орган. — Скорее, помогите! Все сюда!
Хозяйка от испуга уронила фаянсовое блюдо с синей голландской мельницей. Хозяин, побледнев, схватил от плиты ухват и, кликнув работников, бросился наверх. Вооруженные кто ломом, кто топором, они взбежали по скрипучей лестнице на второй этаж. Толстая служанка, выскочив из чулана и велев Гансу, который случайно там оказался, затаиться, прихватила скалку. Ворвавшись в номер, откуда неслись вопли, они увидели иностранца в одной рубахе, метавшегося по комнате. Испуганно оглядев помещение и не увидев ничего тревожного, хозяин осведомился у постояльца, в чем дело.
— И ты еще спрашиваешь, в чем дело, немецкая колбаса? — загремел гость. — Разве можно спать на муравейнике? Гляди! — И он потащил хозяина к постели.
По кровати бегали клопы. Хозяин перевел дух.
— Ой, клопики, — весьма натурально удивился он, склонившись над подушкой.
Кто-то из слуг хихикнул.
— Клопики? — возмущенно загремел гость. — Здесь сотни клопиков! И это лучшая в Петербурге гостиница?
Герр Бауэр проявил завидную рассудительность:
— Так ведь клопы не разбирают, где лучшая, а где похуже.
Слуги откровенно веселились.
— Палач! — шумел гость. — Я положу тебя в эту постель, и ты промучаешься в ней до утра. А сам лягу в твою.
— Ваша светлость, — пряча смешок, возразил хозяин, — моя постель не так удобна, в ней тоже покусывают, и там моя жена.
Грохнул смех. Хохоча, челядь повалила вон.
— Ложитесь и отдыхайте, ваша светлость, — льстиво уговаривал разбушевавшегося постояльца хозяин. — Вы скоро к этому привыкнете. У нас останавливается всякий люд, даже азиаты, вот и наползло.
— Черт побери! — закричал кавалер. — Завтра же съеду. Где мои слуги?
Услыхав о его намерении, хозяин засуетился: Ганс был разыскан, однако Риго как в воду канул. В помощь были даны трое молодцов. Веселая челядь принялась перетряхивать кровать; зеленый полог был снят, лишняя мебель из спальни вынесена. Суматоха заняла немало времени. Кавалер не лег, пока на его глазах кровать тщательно не ошпарили; ее вытащили на середину комнаты, а ножки поставили в тазики с водой.
Он спал как убитый и во сне ехал в кибитке по печальной ледяной равнине, называвшейся Россией. Проснувшись на рассвете, он повернулся на другой бок и снова заснул.
Когда он пробудился окончательно, было светло, и заснеженная пустыня за окном, называемая Невой, искрилась на солнце. Зычно крикнув лакея, кавалер сладко потянулся: впервые со дня въезда в Россию он видел солнечный свет, и это случилось на Рождество.
— Пойдешь со мной к мессе, — велел он Гансу, который собирался его побрить.
— Сегодня нет мессы, — буркнул тот.
— Нет мессы в воскресенье? Ганс насмешливо фыркнул:
— Сегодня понедельник. Вы проспали двое суток.
— Как так, бездельник? Позвать Риго.
— Французишка был таков, — презрительно отмахнулся Ганс. — Он и не скрывал, что в Петербурге сразу уйдет.
Выйдя из номера, кавалер обратился по-французски к приличного вида старичку-постояльцу с вопросом, какое сегодня число.
— Пятнадцатое декабря, — ответили ему.
— Что такое? — изумился он. — Ведь сегодня Рождество.
— До Рождества еще далеко. Пока идет Пост.
Кавалер растерялся. На его возбужденный голос показался хозяин и, затаив усмешку, невольно появившуюся на его упитанном лице при воспоминании о ночном шуме, объяснил кавалеру, что в России другой счет дней, русское Рождество наступит почти через две недели, а европейское Рождество действительно наступило, но это было вчера.
Пораженный, кавалер вернулся к себе. Ну и страна! Весь мир отмечает Рождество, а у них 15 декабря. И он-то хорош: проспать самый замечательный праздник в году. Впервые в жизни он потерял день — и какой! Первый день в этой варварской, льдистой стране, где все не как у людей и даже календарь перепутан!
ПРОГУЛКА
Неистребимая любознательность — одна из главных страстей кавалера — погнала его на улицу, несмотря на сильный мороз. Натянув охотничьи сапоги герцога Карла, доходившие ему до колен, накинув на плечи герцогскую шубу, он вышел на набережную с целью осмотреть город и поглядеть на проживавших в нем женщин.
Он увидел город, выстроенный в подражание европейскому, но весь засыпанный снегом и заполненный дикарями. Улицы удивляли шириной, площади — громадностью. Дома терялись в окружавших их заснеженных пустырях; — возведенные из непрочного материала, они были грязны, обшарпаны и неухожены. Вывески лавок, большей частью немецкие и французские, свидетельствовали, что в России население, за исключением простонародья, говорило на этих языках.
Через Неву было протоптано множество тропинок, по которым сновал народ, бегали собаки, ехали экипажи и груженые возы. Решив перебраться на другую сторону, кавалер спустился на лед. На Петербургском острове он побывал в деревянном домике немногим больше собачьей конуры, где якобы жил император Петр; рядом, в городской крепости, служившей тюрьмой, он был погребен благодарными потомками. Странный повелитель странного народа, невольно подумал кавалер. Что за мысль строить флот в сухопутной стране! Много лет народ напрягал все силы, чтобы его властелин мог ввозить из Европы в обмен на лес, хлеб и пушнину — единственное достояние отсталой страны — шелка и бархат, зеркала и картины, духи и бриллианты для своих приближенных. Московиты называют это прогрессом. Вместо того чтобы навести порядок в своей несуразно громадной державе, сей монарх приказывает с такого-то года сделаться ей Европой, а не то голову с плеч. Как надо ненавидеть все российское, отечественное, чтобы даже столицу назвать на чужом языке!
Но более всего заморского гостя поразили туземцы. Они имели совершенно азиатский вид. Мужчины, за исключением проезжавших в каретах, были сплошь косматы и бородаты, в нагольных шубах из бараньих шкур либо в грязных ватных кафтанах и в нелепых головных уборах самых разных фасонов. Что касается прекрасного пола, тут кавалера постигло жестокое разочарование: изредка встречавшиеся на улицах женщины оказывались на редкость безобразными, с сердитыми красными лицами и сиплыми голосами, причем сплошь старухи. Одежда их
