Прокламация и подсолнух (СИ) - Сович Мила

Он обратил внимание, что сесть ему отец не предложил. Какое-то время Николае изучал его взглядом, потом хмыкнул:

– Вконец тебе голову задурили в этой Европе.

Пришлось сжать за спиной кулак до хруста в костяшках, чтобы снести эту шпильку. А отец продолжил задумчиво, крутя в пальцах виноградину:

– Так чем ты намерен заниматься теперь, Штефанел?

– Чем прикажешь, отец, – покорно ответил Штефан, понимая, что сейчас не время выказывать норов. – Если ты не желаешь, чтобы я оставался здесь и помогал тебе...

– Помогал мне? – Николае поднял бровь. – На что мне в усадьбе сдался мальчишка с военным образованием? Что ты понимаешь в крестьянских делах? Так что же ты думаешь делать, если здесь ты мне не нужен?

Штефан смешался. У него, разумеется, были кое-какие планы по возвращении домой, и он даже поверял их Лайошу. Но Лайош мало знал о делах в Валахии – это Штефан понимал прекрасно, а потому послал пару безнадежных писем дядьке. Увы, ответа вновь не было. И теперь первым человеком, с кем ему предстояло обсудить свои планы, оказался отец.

– Я думал разузнать, где в Валахии есть нужда в инженерах и фортификаторах. Или в офицерах.

Николае поморщился и махнул рукой.

– Не знаю, о чем думал мой отец, когда определял тебя в военную академию. Неужели ты не знаешь, что наши господари пользуются для охраны услугами своих арнаутов, и у них нет нужды в здешних боярских сыновьях для комплектования офицерских кадров?

– Знаю, – Штефан почти не смутился. – Я понимаю, что военная карьера для меня, скорее всего, закрыта, хотя и среди румын немало есть кадровых офицеров разных армий.

Отец приметно изменился в лице при этой фразе, и Штефан поспешил поправиться:

– Я хотел сказать, что в военное время мое образование в любом случае может пригодиться, отец. А что касается службы, я с радостью не выйду из твоей воли.

– Я хочу услышать твои планы, – вдруг строго перебил его отец. – Что ты себе мыслил, оставаясь в Австрии столько времени?

Штефан насторожился: с чего бы вдруг отец так внимателен к его желаниям? Впрочем, это только к лучшему.

– Изволь, – охотно начал он. – Ты вот сейчас деда помянул, а я сегодня посмотрел на многоуважаемого логофета и вспомнил, что у меня в родне еще и бывший великий бан Крайовы[15], и нынешний великий логофет[16]. Быть может, если обратиться к семейству Гика, князь Григорий укажет, где я могу быть полезен? Мне все равно нужно ему предста...

Он осекся, потому что отец вдруг замахал руками и вскочил в непритворном ужасе.

– Молчи! Молчи, несчастный! Дед твой – еще ничего, но упаси тебя Бог помянуть где-нибудь в приличном обществе, что ты родич Григория Гики! Уже полгода, как он изгнан из всех поместий за сношения с мерзавцами, что покушались на жизнь господаря нашего Иоанна Караджи!

Штефан оторопел. Вот это новость! Великий логофет – заговорщик в опале! И что теперь делать? И почему ему никто ничего не рассказал раньше, он ведь в каждом письме домой исправно кланялся маминым родичам, особенно князю Григорию, с которым когда-то приятельствовал дед! А оно вон как обернулось... Понятно теперь, отчего дома все так неуловимо переменилось, и отчего отец старательно изображает провинциального сатрапа! Ведь если семейство Гика в опале, быть может, и отец попал под подозрение Порты? А что такое подозрение Порты – в обоих княжествах каждый знал с малолетства.

– Боярин Гика – в заговоре против господаря? Как так вышло?!

– Да вот уж вышло, – саркастически заметил отец, успокаиваясь и вновь опускаясь в кресло. – Кстати, в том заговоре еще и два австрийских шпиона отметились. Да так, что их даже казнили, на что они точно не рассчитывали. Так что твой план нехорош. И вбей себе уже в свою ученую голову намертво: пользу ты здесь можешь принести, только служа господарю и султану Великой Порты.

Верноподданические речи отца наводили на неприятные размышления: кажется, он боится, что их услышат. И если так, понятно, почему здесь нет дядьки Тудора – его присутствие было бы опасно и для него самого, и для дома. Может, оттого он и не отвечал на письма?

Да еще этот косомордый грек в приказчиках... Уж не он ли – наушник? Жаль, что не у кого было выспросить о делах дома до отъезда из Винер-Нойштадта! Сейчас было бы проще разобраться. И неужели князь Григорий сам метил в господари? Гика ведь не греки-фанариоты[17], а выходцы из Албании, что давно числятся валахами. С другой стороны – великий логофет, как-никак... Штефан едва сдержался, чтобы не присвистнуть от восхищения. И от разочарования, что план не удался.

Тем временем отцу, видно, прискучило ждать ответа, и он стукнул ладонью по подлокотнику кресла.

– Теперь послушай меня. Если ты действительно намерен служить, у меня достанет денег, чтобы откупить тебе выгодное место. Но упаси тебя Бог опозорить меня всяким вредоумством, которым ты заразился в своих Европах!..

Тут Штефану пришла в голову ослепительная мысль.

– Отец, – осторожно начал он, – а ведь моя военная выучка может пригодиться в приграничье...

– Что?

– Ты сказал про место, – Штефан несколько осмелел. – Ведь из войск, помимо арнаутов, есть еще и пандурские пограничные отряды. Может, кому-нибудь из управляющих приграничных земель потребуется толковый помощник? Пожалуйста, – умоляюще прибавил он. – Я обещаю, что ничем не посрамлю нашего рода. И никакого вредоумства!

Отец покосился на него с подозрением.

– Что это тебе еще в голову взбрело, Штефанел? С каких пор сидеть в дыре в приграничье стало выгодно?

– Не выгодно, отец, – заторопился Штефан, – но ведь я только приехал, и сами видите – ничего не знаю! Если бы у меня было хоть немного времени осмотреться, быть может, я бы нашел, где я могу быть полезен.

– Что-о-о? – с угрозой переспросил Николае. – Это где это ты можешь быть полезен?

Штефан торопливо прикинул варианты. Если их кто-то подслушивает, то впрямую называть имя и фамилию дядьки немыслимо: с семейством Гика дядька вел немало дел, а Порта его еще с войны не любит. Если отца за родство с Григорием Гикой не погладили, то за знакомство с Тудором Владимиреску просто уничтожат. С другой стороны, если отец был достаточно осторожен, то любые наушники, появившиеся в доме после отъезда Штефана, из домашнего обращения ничего не вызнают.

– Разреши посоветоваться с дядькой Тудором, отец, – небрежно сказал Штефан. – Может, мне найдется дело у него в приграничье.

И оцепенел. Отец поднялся с кресла, тяжело опираясь на подлокотники и кусая губы. Лицо его аж побагровело. Он набрал в грудь воздуха и рявкнул вдруг по-дедовски, так, что стекла заговорили.

– Да как ты!.. В моем доме!.. Не смей поминать это имя! – и переводя дух, с бешеной яростью: – Пошел вон! И подумай хорошенько над всем, что я сказал тебе!

- 2 -

Разумный слуга не отлучается далеко от хозяина. Стоило Николае гаркнуть на весь дом и схватиться за сердце, старый Петру тотчас вбежал в гостиную с лавровишневыми каплями, захлопотал вокруг. На ходу подтолкнул Штефана к двери – выйди, мол, боер, за ради Бога, но мальчишка не пошел, только растерянно смотрел на Николае, грузно осевшего в кресле. Петру кликнул слуг помоложе, велел помочь господину дойти до постели. Сам же взял Штефана за локоть узловатыми пальцами, вывел в просторный коридор.

– Что ж ты, боер Штефанел? Разве можно было так с батюшкой родным обойтись? И как только сердце его выдержало!

– Да что я сделал-то такого? – буркнул растерянный мальчишка, упрямо склоняя светлую голову. – Что случилось?

Старик тяжко вздохнул.

– Так ведь разругался господин Николае с Тудором-то. Как есть разругался, почитай, два года как, да год еще тяжбы вели, до самого Бухареста жалобы посылали...

Штефан аж подпрыгнул от неожиданности.